Общежитие

«Когда-то товарищ Волков Филипп Андреевич был в партизанах со своей женой Антонидой Амельяновной. Приехали мы из тайги с партизанами с отрядом обои с женой и с девочкой пяти лет. Выехал из тайги с партизанскими отрядами, безусловно, которые были мои враги, сердце мое не могло вытерпеть и зачал я их тем оборотом, как они меня казнили, зачал их пилить пилой около тюремного замка, который я спалил своими руками. Жена моя Волкова пилила со мной за ее кровь, за ее отсекенную грудь. Жена у меня без титьки теперь. Это было в девятнадцатом году двадцать третьего ноября.

Вот ту самую пилу, которой я, значит, пилил колчаковских буржуев милиционеров Миляева и Петрова, отдаю на историческую память Миколаевскому музею. Пять рублей на покупку новой от товарища Зазубрина получил, в чем и подписуюсь.

Матрос дальнего плавания Балтийского флота Волков».

«Факт распилки колчаковских милиционеров Миляева и Петрова общеизвестен и в особых подтверждениях не нуждается.

Подпись Волкова Ф. А. свидетельствуем

ПредРИКА Кузнецка Дудин

Секретарь — (подпись неразборчива)

22/Х — 1925 г.

г. Кузнецк».

Уходя, Волков подмигивает мне, просит выйти с ним на крыльцо. На крыльце он берет меня под руку, скрипит зубами, хрипит.

— Веришь — нет, ты мне, дорогой товарищ, здесь в исполкоме у нас в, партии беляки сидят, а нас, партизан, в шею гонют. Ты расследуй это обязательно. Веришь — нет, житья нам от них никакого не стало.

Сейчас Волков — сторож нардома.

Подрядчик по постройке церквей

В конце 19-го — начале 20-го годов мне пришлось работать в газете партизан Северо-Канского фронта (себя они обычно называли тасеевцами. Во главе стояли Яковенко, Буда и другие).

Это были действительно красные партизаны, красная партизанская армия. Дисциплина, порядок, крепкая организация фронта и тыла, жестокая кара за мародерство, за самочинные убийства. Партизан я видел. И в свое время разделял негодование Яковенко по поводу «Ватаги» Вяч. Шишкова. Сибирский писатель действительно напрасно взял кержаков, неправильно пытался объяснить партизанское движение религиозными побуждениями крестьян. Напрасно нарочито ввел средневековую плаху и топор, подсахарил до приторной неубедительности фигуру Зыкова.

Но если топоры заменить шашками и самодельными клинками, то Шишков кое в чем будет прав. То, что я узнал в Кузнецке и в его районах, убедило меня в этом.

Из четырех тысяч жителей Кузнецка две тысячи легли на его улицах. Погибли они не в бою. Их, безоружных, просто выводили из домов, тут же, у ворот, раздевали и зарубали шашками. Особо «именитых» и «лиц духовного звания» убивали в соборе.

Редкая женщина или девушка в Кузнецке избегала гнусного насилия.

Рубились люди, так сказать, по «классовому признаку».

Именно: руки мягкие — руби, на пальце кольцо или следы от него — руби, комиссар — руби.

При царе подрядчик по постройке церквей, в германскую войну — подпрапорщик и георгиевский кавалер, Рогов в революцию стал «красным», стал «революционером». Этот «красный революционер» грабил, сжигал церкви, огнем и мечом стирал с лица земли целые села, опустошал города.

Казнимых Рогов всегда мучил — отрубал у живых руки, ноги, отрезал половые органы, жег живьем. Любопытная деталь: горючим материалом для костров почти всегда служили дела местных архивов (в огне погиб ценнейший Кузнецкий архив).

Но, несмотря на всю прямолинейную примитивность «классового подхода» к людям, в голове у этого «революционера» царила невообразимая путаница. Так, он не сжег, не тронул ни одной церкви, построенной им самим. При соединении с регулярными войсками он начал истреблять наших командиров и комиссаров. Мотивы, конечно, были самые простые: комиссар — значит, начальник, начальник — значит, насильственник — руби.

В этой войне он был побежден и трусливо кончил самоубийством. Штаб его был захвачен и уничтожен одной из дивизий Красной Армии.

Белая и черная вата