Общежитие

Через два часа, изругавшись с Чушей, поехал, наконец, к Кочерге на Красную Пресню.

7. Московский зоопарк в 1939-ом году

…Когда усталые, знойные, вытираясь платками, вышли из зоопарка на площадь перед ним, у Кочерги осталось неприятное ощущение, что с ними вместе вышли и все решётки зоопарка. Что все они воплотились, наконец, в одну, гигантскую решётку в виде толстенных заостренных пик-прутьев в главных арочных воротах. Андрюшке одному было мало увиденного. Потненький, толстенький, от возбуждения похудевший личиком, он дёргал мать за руку. Дёргал и его, Кочергу. Хныкал, тянул досматривать слона-а. Уломал смеющегося Кропина. И заспешил с ним обратно, к главной решётке.      Кропин, продолжая посмеиваться, подавал оборванные билеты служительнице, но та сердито возвращала их назад. А Андрюшка, держась за руку Кропина, хитро поглядывал то на него, то на билетёршу. И та сдалась. И они прошли обратно в зоопарк, помахав Кочерге и Зинаиде.

После ухода их говорить мужу и жене стало не о чем. Не догадывались даже уйти с солнцепёка. Летняя шляпа Зинаиды имела вид птицы, изготовившейся взлететь, и словно часть этой птицы Зинаида загибала ото лба вперёд рукой. Как бы делала ручкой: ахх! В сарафане стояло солнце, высвечивая прямые, чуть расставленные ноги в туфлях на полусреднем каблуке. Кочерга перекинул пиджак через руку, как официант не очень чистую салфетку. Брюки его были тяжелы и объёмны, а бобочка в вертикальную полоску делала грудь цыплячьей. Он всё косился на решётки забора. Решётки уходили секциями, чередуясь столбами квадратной кирпичной кладки. Они мучительно что-то напоминали. Часть чего-то. А чего, Кочерга никак не мог уловить, вспомнить…

Спал ночью плохо. Снилось мучительное, недосягаемое. Он идёт бесконечным кругом вдоль ограды зоопарка. Мучаясь, оглядывает её решётчатые камеры-секции, из которых можно смотреть и в зоопарк, и из зоопарка, но говорит, уверяет себя, что это всё не теперешнее, эти камеры-секции. Нет, нет, это всё очень давнее, древнее, древнегреческое, эллинское, изысканное, обрамлённое колоннадами с вьющимся виноградом, цветами… Он подходит к секциям и, закрывая глаза, гладит ржавые толстые прутья. Шепчет: «Арфы!Эллинские арфы!» И сквозь золотую музыку арф видит раскидистые деревья,осолнечненные поляны. Видит землю обетованную… В озерцах закидываются, трясут парусными клювами пеликаны. Напряжённо ставят головы олени.Оленихи, отрываясь от травы, смотрят на Кочергу каплевыми глазами женщин. Везде поют разноцветные птицы, раскачиваются вензеля обезьян…

Вдруг в арфе заколебалось всё и, точно в воде, растворилось. Точно в кривом зеркале возникло искажённое лицо служительницы. Запережёвывалось зло: «Ваш билет!» Кочерга кинулся к соседней решётке, вцепился в прутья. «Ваш билет!» – та же рожа жуётся. Он к следующей камере. «Ваш билет!Здесь зоопарк!» Он дальше. «Здесь зоопарк! Куда?!» Он стал торопливо ощупывать себя, искать билет. Выворачивал карманы, пистончик брюк. В кармашек бобочки два пальца засунул… «Ваш билет!» Он сдёрнул парусиновые туфли, осмотрел. Пусто. Снял штаны, вывернул, просмотрел каждый шов. Майку, трусы. Ничего. Голый, пытался заглянуть через плечо. Себе на спину. Билета не было… Тяжело заплакал. Спазмы корёжили лицо, давили горло. Пошёл прочь. Билетёрша отстала.

И снова увидел её. Идёт навстречу. Уже в фуражке, с усами, в сапогах.Но – в юбке! Остановился, поражённый. Билетёрша тоже стояла, дёргая себя за ус, недовольно глядя вбок. Ждала словно от него чего-то. Кочерга повернулся, на цыпочках пошёл. Вдоль решёток. В обратный круг. Услыхал за спиной догоняющий топот. Он быстрее, быстрее. Подвывая, уже бежал. «Твой билет, га-а-ад!» – ударили за ним сапоги словно бы уженескольких усачей. На обетованной земле всё разом исчезло, куда-то попряталось. Торопливо уползал закат, кидал за собой плоские чёрные тени. А вдали, на возвышенности, словно поспешно укручивая всё, убирая, мотался огромный слон, прикованный к месту цепью… А усачи бежали. Уже целой толпой. Взбивая сапогами пыль. Бил-ле-е-е-ет! И Кочерга припускал, припускал впереди них вдоль решёток. Подскакивая, голый. Всё пуще, пуще…

В воскресенье, ближе к вечеру, поехали пригородным от Белорусского на дачу к Воскобойникову. Кочерга, Зинаида, Кропин. В последний момент пришлось забрать с собой и Андрюшку – Отставной Нарком хлястнул об стол билетами. Двумя. В Большой. На вечер. При полном параде. С супругой. В партер, уважаемый зятёк!..

Поспешая не торопясь, постукивал и постукивал пригородный. Андрюшка пряменько сидел у окна, от волнения опять похудевший. Поворачивался к Кропину, быстро спрашивал: что это? Кропин наклонялся к нему,объяснял. Металось в деревьях, боялось отстать от поезда закатное солнце.По низу несло тяжёлую тёмно-зелёную лаву картошки в белых углях соцветий.