Общий любимец публики

   Горничная Дуня выскочила в переднюю на звонок и, придерживая ручку двери, только слегка ее приотворила.   -- Николай Сергеич здесь?-- спрашивал пожилой господин, одетый по-купечески.-- Матов, Николай Сергеич...   -- Никакого тут Николая Сергеевича нет,-- довольно грубо ответила горничная, не выпуская дверной ручки.-- Да вы от кого?   -- Я-то? А я, значит, сам от себя...   -- Здесь живет Иван Григорьевич Войвод, а не Матов.   -- Ах, ты, стрекоза трухмальная... А ежели Николай Сергеич за мной присылали? Да и Иван Григорьевич будут весьма рады... Понимаешь: гость. Да отвори же дверь-то!..   Он воспользовался нерешительностью горничной и плечом протиснулся в дверь. Горничная с испугом уперлась ему руками в грудь, напрасно стараясь вытолкнуть назад.   -- Да куда вы лезете, в самом деле! Дайте хоть доложить...   -- И доложить успеешь... Артемий Асафыч Гущин. Понимаешь?   Снимая пальто, он подмигнул горничной и прибавил:   -- Это других протчих не велено пущать, а я, понимаешь, везде дорогой гость... И все меня превосходно любят, потому как я есть добрый человек.   Болтая с горничной, гость бережно положил свой картуз на окно, пригладил рукой прилизанные волосы, скрывавшие начинавшуюся лысину, поправил черную шелковую косынку, которой туго была замотана шея, и направился прямо в гостиную.   -- Ну, уж извините: туда нельзя... Дайте барину доложить.   Но гость уже вошел в гостиную, оглядел внимательно всю обстановку и деловым тоном проговорил:   -- А сколько за квартиру-то платите, стрекоза?   -- Отстаньте, пожалуйста... Ну, семьсот рублей.   -- Семьсо-от? Дорогонько, красавица. Денег, видно, у вас много лишних. Бывают такия деньги, которыя, значит, у господ петухами поют... Ну, а небиль, тово, получше бы надо, потому как видимость первое дело.   -- Послушайте, вам-то какое дело? Вот еще человек навязался!   -- Сказано тебе: гость.   Гущин присел на стул у самой двери, вытер лицо бумажным синим платком и опять подмигнул, любуясь хорошенькой девушкой, которая решительно не знала, что ей с ним делать.   -- А вот я назвать-то тебя и не умею,-- добродушно проговорил он.   -- Прежде Дуней звали...   -- А я думал -- Машей... хе-хе!.. Дуни бывают тонкия да высокия, а ты как огурчик. Эта дверь-то в столовую?   -- И не в столовую, а к барыне...   -- Значит, эта, направо которая, в столовую?   -- Опять не в столовую, а в кабинет к барину...   -- Так, так, умница... А ты посмотри на меня, Дунюшка, да хорошенько посмотри,-- прямо на лице написано, что добрый я человек. Я-то добренький старичок, а ты девушка молоденькая, зубки у тебя востренькия. А вот тебе и на орешки.   Горничная, когда он достал из кармана деньги, спрятала руки назад и не без достоинства проговорила:   -- Покорно благодарю, у нас своих достаточно...   Эта сцена была прервана появившимся в дверях кабинета стариком-лакеем. Он посмотрел своими подслеповатыми глазами на гостя и прямо подошел к нему.   -- Пожалуйте лучше мне, Артемий Асафыч... А она совсем еще глупая и ничего не понимает в деликатном обращении.   -- А ты что есть за человек?-- спрашивал гость, пряча деньги в жилетный карман.   -- Артемий Асафыч, неужели не узнали? Марк... значит, человеком состою при Иване Григорьевиче.   -- Ах, ты, кошка тебя залягай... Как же, знаю.   Горничная отодвинулась и, шелестя крахмальной юбкой, ушла в столовую. Гущин посмотрел ей вслед, покачал головой и проговорил, суживая глаза:   -- Вот так игрушка... хе-хе! А ты за ней тово, Марк... старый конь борозды не портит.   -- Весьма даже ухаживаю, Артемий Асафыч, потому как есть моя собственная дочь. В самую точку, значит...   -- Так-с, случается...   -- Вы давайте мне деньги-то, Артемий Асафыч, а я уж, значит, ей и предоставлю их.   -- Погоди... Ишь как ускорился! Твоя речь еще впереди, старче, в некоторое время ты мне еще пригодишься.   В приотворенную дверь кабинета доносились отрывистые голоса: "Дама... бита". "Угол... моя". "Продолжать, господа?". "Мечите до конца талию...". Гущин, прислушиваясь, шопотом заметил:   -- Второй день жарят?   Марк оглянулся на дверь кабинета и ответил тоже шопотом:   -- Бережецкаго, Игнатия Борисыча, разыгрывают.   -- Но-о?   -- Верно-с... Только вот Николай Сергеич весьма мешают нашему барину, а то давно бы крышка. Просты Николай-то Сергеич и прямо в огонь головой лезут...   -- Ох, как прост!.. За мной присылал своего кучера, а Ольга Ивановна, значит, жена, удавить меня хочет...   Из кабинета уже несколько раз слышался хозяйский голос: "Марк, Марк!", но старый, верный слуга только встряхивал головой и говорил: "Ничего, подождут... Не на пожар бежать!". В виде оправдания, он несколько раз порывался итти и оставался.   -- Так вот что, мил-сердечный друг,-- говорил Гущин, вынимая из бумажника рублевую бумажку.-- Видишь это?   -- Оченно превосходно, Артемий Асафыч... Бедный я человек...   -- Подожди, твоя речь впереди. Вот это рупь.   -- Так точно-с...   -- А рупь все одно, что и тыща -- да. Потому самому, что не рука к деньгам, а деньги к рукам. Понял? Другого непривычнаго человека можно просто ушибить рублем-то... Так вот на, получай, а в некоторое время пригодишься.   -- Уж вот как буду стараться, Артемий Асафыч,-- бормотал Марк, торопливо засовывая бумажку в карман.-- Извините, сударь, мне сейчас некогда... Вам прикажете Николая Сергеича вызвать?   -- Ничего, я подожду. Наше дело не к спеху...   Марк разбитой, старческой походкой торопливо убежал в столовую, а Гущин принялся разсматривать обстановку, шевеля губами и что-то прикидывая в уме. Он опять покачал головой. Что же, мебель хоть и крыта шелковой материей, а, наверно, взята на прокат. И вся остальная треньбрень: какия-то вазы, мраморный идолишко в углу, альбомы на каждом столике,-- ну, к чему все это нагорожено, ежели разобрать? Так, одна модель... А стань продавать, так и половины цены не выручишь.   "Шальныя деньги-то, вот и мудрят,-- уже вслух думал Гущин, поправляя свою косынку.-- А уж кто картам подвергнешь, так тут никаких денег не хватит... Вон давеча как Ольга-то Ивановна накинулась. "Ты и такой, ты и сякой, ты и деньги травишь Николаю Сергеичу..." Ну, какой это фасон? Какой это человек будет деньги травить? Конечно, случается, что и выручишь Николая Сергеича, так ведь только единственно по доброте души..."   Мысль об Ольге Ивановне заметно удручала Гущина, и он даже фукал носом, как кот, на котораго брызнули холодной водой. "Ох, деньги, деньги... Взять хоть того же человека Марка -- за рупь отца родного продаст".   -- А мы ему затравку на всякий случай сделали... хе-хе! Как он за рупь-то уцепился... Ох, грехи наши тяжкие!   Во время этих размышлений человек Марк несколько раз проходил через гостиную, то с сельтерской водой, то с сигарным ящиком, то с бутылкой краснаго вина. Он покровителественно улыбался гостю и шопотом сообщал:   -- Сейчас Галстунина разыгрываем... Только перья летят! Иван Григорьич мечут-с, а Галстунин режется... Прикажете Николая Сергеича вызвать?   -- Нет, нет...-- торопливо ответил Гущин, отмахиваясь обеими руками.-- Ежели они позабудут меня, так и лучше того. Ничего, я и здесь посижу...