Общий район

Укладывая дела подследственных в стол, Феликс вновь наткнулся на папку Луки: точно так же, как и Феликс, он в свое время подписал Кодекс. Между следователями Кодекс в шутку назывался “Приговором”. О человеке говорили — тоже в шутку: “он подписал свой приговор”. В известный день Лука его оформил, полжизни не трогал, потом дописал новый параграф и, как следствие, очутился в другом районе, где и встретился с Феликсом. По опыту работы следователь знал, что человек, изменивший хоть один параграф личного Кодекса, обычно не задерживается и в новом районе, а катится дальше, начинает болтаться по районам, нигде не находя себе места, и успокаивается только в “Общем”, на вечном поселении, удрать оттуда уже невозможно. Печальная участь ожидает Луку в случае выселения…

— Салют Швободе!

Феликс оторвался от бумаг и поднял голову: перед ним стоял человек, которого они с Патом встретили возле Управления. Тот самый — с перекошенным лицом и испорченными зубами, в клетчатых брюках клоуна. Мастер. Через минуту этот мастер сидел на стуле напротив Феликса и был отчего-то до крайности ему неприятен.

— Что это у вас с лицом? — не удержался Феликс.

— С детства. Неудачный исход. Хирург подпортил.

За весь день мастер был, пожалуй, самым неприятным посетителем. Феликс поднялся из-за стола и подошел к окну. На улице начиналась обычная вечерняя жизнь: устанавливали звучатель. Окно кабинета выходило на площадь, где сейчас вместе со звучателем устраивали помост для президента. У Феликса крутился в голове не законченный им мотивчик, и с каким-то тихим отчаянием он думал: “Наступит ли этому когда-нибудь конец или нет?”. Больше всего на свете он любил это время, когда еще почти светло и совершенно не ясно, что будет, когда стемнеет, когда все дневные дела завершены и можно предаться приятному ничегонеделанию, помечтать о предстоящем…

— Значит, так… — перебил мысли Феликса мастер. — Я едва не опоздал в цех, когда они его привели. Задал работу, как вы просили, подключил сторожа… — И мастер пересказал Феликсу весь день, проведенный с Лукой по его поручению. Весь день, не подозревая того, Лука находился под пристальным наблюдением добровольца, что исключало неожиданности. Но когда мастер перешел к описанию трагических событий на площади, Феликс насторожился: правда, была надежда, что Лука с мастером могли оказаться в них не втянутыми, а просто болтаться поблизости, но вскоре Феликс услышал: поведение Луки вышло из-под контроля! Не понимая, зачем Луке понадобилось привлекать к себе внимание, он прервал рассказ мастера:

— Этого достаточно.

— Можно идти? — спросил тот.

— Идите, — все так же глядя в окно, разрешил Феликс.

— А пропуск?

— Ах, да!.. — следователь с неохотой повернулся. Его рука механически потянулась к столу, к лежащей в его пустом верхнем ящике пачке пустых бланков. И замерла. — Да ну вас к дьяволу! — сказал Феликс. — Идите так!

— А с ним что будет? С этим Лукой?

— Что будет с Лукой? — переспросил Феликс и, по-прежнему избегая взгляда мастера, вновь отвернулся к окну. Теперь, после такого обширного инцидента, Лука, вероятнее всего, попадет к другому следователю, и тогда всплывет уже не зачинщик убийства на площади, нет, всплывет уже он, Феликс. Именно он не сумел взять с нарушителя подписку, отпустил, чем и вызвал весь этот кавардак. Феликс очень живо представил себе насмешливые глаза Пата, пересылку… С бесконечной тоской разглядывая площадь, он отметил, что помост для президента уже установили, уже начали стекаться к нему первые любопытные из числа тех, кто ничего не смог себе придумать на вечер, кроме этого помоста, на котором вскоре будет петь и кривляться новый президент района.

— Где он сейчас?

— Дома, — с готовностью ответил мастер.

— Откуда знаешь?

— Я проследил.

Отлично. Значит, он дома. Теперь лишь бы успеть подсунуть ему дичь покрупнее!.. Феликс мрачно улыбнулся и резко отвернулся от окна. Вот тут-то и упал с подоконника и разбился этот самый дурацкий горшок с этой самой дурацкой сиреневой плесенью, и его-то теперь, после ухода мастера, разглядывал следователь в своем кабинете.