Обсидиановая бабочка

Питер ощутил напряжение, наверное, потому что пододвинулся ближе к Эдуарду, почти вплотную. Мы уже прошли примерно три четверти пути до того слепого угла, когда Эдуард замедлил шаг, разглядывая ступени. Питер, не среагировав, шагнул вперед. Эдуард оттолкнул его плечом назад и уронил Бекки на ступени, придержав за здоровую руку, чтобы она не грохнулась. Если бы он ее просто уронил, может быть, успел бы уйти и сам, но это стоило ему той самой необходимой секунды.

Что-то мелькнуло, и я увидела торчащий из спины Эдуарда деревянный кол. Бросилась было к нему, но Эдуард приказал:

– Вверх по лестнице! Перебить там всех!

Я не стала задавать вопросов. Последние несколько ступеней я пролетела на полной скорости и бросилась за угол, перекатываясь набок, стреляя в коридор, еще не видя, во что стреляю.

Гарольд, Рассел, Тритон и Аманда бежали по лестнице сверху. Я перенесла огонь на них, целясь в середину тела, и трое мужчин упали, но Аманда повернулась и бросилась за угол, откуда они появились. Я удостоверилась, выстрелив в их тела, что мужчины не встанут, потом поднялась и побежала за ней. Прижалась за углом, выглянула. Лестница была пуста. Мать ее так! Я не рискнула ее преследовать, оставив Эдуарда одного с детьми.

Возвращаясь, я поскользнулась на крови и хлопнулась на задницу, угодив локтем в тело Гарольда. Тело захрипело.

Я приставила ствол к его груди, и у него задрожали и открылись веки.

– Не успел поставить засаду. Саймон с меня голову снимет.

По голосу было слышно, что ему больно.

– Вряд ли тебе придется держать ответ перед Саймоном, Гарольд. Ты его не скоро увидишь.

– Я не одобрял похищения детей.

– Но ты ему не помешал.

Он сделал вдох – и это тоже было больно.

– Саймон кого-то вызвал по радио. Сказал, что облажался и чтобы они приезжали подбирать концы. Я думаю, они нас всех убьют.

Он открыл рот, и я думала, что он собирается ответить, но испустил только долгий последний вздох. Я пощупала пульс на шее – не бьется. Я и так знала, что он мертв, но все-таки проверить надо. Рассела и Тритона я тоже на всякий случай проверила – мертвы. Все оружие я оставила на месте, потому что больше мне было не утащить.

Подбираясь туда, где остался Эдуард, я услышала голоса. Блин, этого не хватало! Потом один голос показался мне знакомым. Олаф.

Олаф и Бернардо склонились над Эдуардом. Питер сидел на ступеньках и держал плачущую Бекки. Сам он не плакал. Он смотрел на Эдуарда, и лицо его было белым, как в шоке.

Первым меня заметил Бернардо.

– Убиты?

Я кивнула:

– Рассел, Тритон и Гарольд. Аманде удалось уйти.

Питер глянул на меня, и глаза его были огромные и темные на невероятно бледном лице. Выделялись избитые губы, будто грим, слишком яркие для настоящих.

Эдуард тихо простонал, и Питер обернулся на звук.

– Прости меня, Тед! Прости!

– Все путем, Пит. Просто в следующий раз следи за мной получше.

Голос его был напряжен, но Питер, кажется, поверил про следующий раз. А я пока еще не знала.

Олаф и Бернардо повернули его так, что стал виден заостренный конец кола, торчащий из груди. Сверху, около левого плеча. Сердце не задето, иначе он сейчас был бы мертв, но могло задеть сердечную сумку, и тогда кровь заполнит ее прямо у нас на глазах. А могло вообще не зацепить сердца. И настолько высоко, что даже легкие могло не задеть. Могло.

– Как ты узнал, что они там? – спросила я.

– Услышал, – ответил он, и голос у него был такой же сдавленный от боли, как у Гарольда.

Вдруг мне стало холодно, очень холодно, и не от температуры воздуха. Я было склонилась к Эдуарду, но он велел:

– Следи, чтобы к нам сзади не подобрались.

Я встала, прислонилась спиной к стене и стала глядеть то вверх, то вниз по лестнице. Но мои глаза то и дело обращались к Эдуарду. Рана смертельна? Господи, только бы не это. Дело не только в Эдуарде. Еще Питер. Если Эдуард умрет, Питер будет винить себя. Ему и без того уже досталось, такой вины ему не вынести.

– Дай свою футболку, – сказал Олаф.

Я посмотрела на него.

– Надо замотать рану так, чтобы кол не двигался. Здесь его нельзя удалять, слишком близко он к сердцу. Надо в больницу.

Я согласилась.

– Присмотрите кто-нибудь за лестницей, пока я ее сниму.

Бернардо занял мое место у стены. Из гипса у него торчал нож, похожий на наконечник копья. И он был красен от крови.

Я сняла футболку и протянула Олафу. Он уже сам разделся до кевларового жилета и заматывал рану своей рубашкой.

– Моя футболка нужна? – спросил Питер.

– Да, – ответил Олаф.

Питер осторожно сдвинул Бекки у себя на руках и стал снимать футболку. Торс у него был тощий и бледный. В рост он уже ударился, но все остальное отставало. Кусками футболки Бернардо Олаф закреплял импровизированную перевязку. Рана выглядела ужасно, но не очень кровоточила. Я не знала, хороший это признак или плохой.

– Вторую половину этой засады мы перехватили по дороге к лестнице, – сказал Бернардо.

– Я и удивилась, почему их было так мало. – Тут я вспомнила слова Гарольда. – Гарольд перед смертью сказал, что Саймон кого-то вызвал. Сообщил, что он облажался и чтобы приезжали подобрать концы. Я правильно поняла, что это значит?