Обсидиановая бабочка

Кишка отскочила от моей руки, как назойливый кавалер, получивший резкий отпор. И хорошо.

– Нет, я только спросила, почему именно кишки. Ты явно умеешь анимировать любые части тела. Сохранять их от разложения, как те кожи, в которые одеты твои люди. При таком большом выборе зачем тебе именно внутренности?

О себе каждый любит поговорить. Чем больше самомнение, тем сильнее его владелец радуется разговорам о себе. Я надеялась, что Супруг Красной Жены такой же, как все, – по крайней мере в этом смысле.

– Я ношу на себе корни их тел, чтобы те, кто видит меня, знали: враги мои – пустая скорлупа, и все, что принадлежало им, принадлежит теперь мне.

Каков вопрос – таков ответ.

– А языки?

– Чтобы никто не верил лжи моих врагов.

– Веки?

– Я открыл глаза моим врагам, чтобы они никогда не могли закрыть их для правды.

Он так мило отвечал на вопросы, что я решила рискнуть на большее.

– А как ты снимал кожу с этих людей без всяких инструментов?

– Тлалоци, мой жрец, призывал к себе кожу с их тел.

– Как? – спросила я.

– Моей силой.

– То есть силой самого Тлалоци?

Он снова нахмурился:

– Вся его сила исходит от меня.

– Разумеется, – отозвалась я.

– Я – его господин. Он мне обязан всем.

– Звучит так, как будто ты ему чем-то обязан.

– Ты не понимаешь сама, что говоришь.

Он начинал сердиться. Наверное, это не то, что мне надо. Я попробовала задать более вежливый вопрос.

– А зачем груди и пенисы?

– Кормить мою зверушку.

Он ничего не делал, но вдруг в пещере почувствовалось движение воздуха, будто сами тени разорвались, открыв туннель в тридцати футах от камня, на котором лежала я. И оттуда что-то выползло. Первое впечатление – сверкающая зеленая радуга. При каждом повороте на свету чешуя меняла цвет. Сначала зеленая, потом синяя, потом одновременно и синяя, и зеленая, потом жемчужные переливы – сначала я думала, что они мне померещились, но зверь повернул голову и сверкнул белым брюхом. Зеленые чешуйки переходили в синие поближе к голове и становились настоящей небесной синевой. Вокруг морды радужными цветами шевелилась бахрома из перьев. Существо повернулось и уставилось на меня, колыхая перьями вокруг чешуйчатой головы, и этой игре света и цвета позавидовал бы любой павлин. Большие круглые глаза занимали почти всю морду, как у крупной хищной птицы. Пара изящных крыльев, сложенных на спине, играла пестрыми бликами, но я знала, что снизу они должны быть белыми. Дракон прошел мимо на четырех ногах. Учитывая крылья, шесть конечностей.

Это был Кецалькоатль Драконус Гигантикус, если я правильно вспомнила латинское видовое название. Иногда их классифицировали как подвид драконов, иногда – как подвид горгулий, а иногда выделяли в отдельную группу. В любом случае этот вид был самым крупным и считался вымершим. Очень многих уничтожили испанцы, чтобы лишить туземцев боевого духа, убивая священных для них зверей, и вообще потому что это очень по-европейски. Увидел дракона – убей его. Не очень мудреная философия.

Я видела их только на черно-белых фотографиях, да еще чучело в чикагском музее. Фотографии не отражали и малую толику оригинала, а чучело – ну, наверное, чучельник попался не очень искусный.

Дракон вплыл в пещеру мерцающим клубком цвета и мышц. Такой красоты я в буквальном смысле никогда в жизни не видела. Наверное, это он и расчленял людей. Дракон раскрыл небесно-голубую пасть и зевнул, показав ряды пилообразных зубов. Звук когтей по полу был таков, будто идет свора баскервильских собак.

Супруг Красной Жены положил шлем на камень у моих ног и пошел приветствовать дракона. Тварь наклонила голову, чтобы ее погладили, очень по-собачьи. Самозваный бог почесал его чуть выше надбровных дуг, и дракон, сощурив глаза в щелочки, издал низкий рокочущий звук. Он мурлыкал.

Хозяин отослал его прочь игривым шлепком по мускулистому плечу. Я смотрела ему вслед, будто это было не наяву.

– Я думала, они вымерли.

– Мой зверек помог нам перебраться сюда, а потом он спал волшебным сном, ожидая пробуждения.

– Я не знала, что кецалькоатли способны на гибернацию.

Он снова нахмурился и подошел к моему изголовью.

– Я знаю, что значит ваше слово «гибернация», но это был волшебный сон, наведенный моим последним жрецом-воином. Жрец принес себя в жертву, погрузив нас всех в очарованный сон, зная, что никто ему не поможет и он умрет один в этом чужом месте задолго до того, как я поднимусь.

Очарованный сон. Что-то вроде из Спящей Красавицы.

– Это и есть истинная верность – пожертвовать собой на благо лучших.

– Я очень рад, что ты понимаешь. Это очень облегчает то, что должно случиться.

Мне эти слова не понравились. Может быть, лесть никуда меня не приведет. Надо попробовать что-нибудь более для меня нормальное – скажем, сарказм – и посмотреть, не уведет ли это нас от вопроса о моей неизбежной судьбе.

– Я тебе не обязана верностью. Я не из твоих последователей.

– Только потому, что ты не понимаешь, – ответил он, и эти улыбчивые глаза глянули на меня с выражением полного душевного мира.

– То же самое говорил Джим Джонс перед тем, как дать всем яд.