Обсидиановый нож

Люди шли, едва поспевая за слоном — миновав полянки, он плавно, как классный автомобиль, набрал скорость. Девушка бежала легкой побежкой. Они шли длинной, бесконечно-прямой просекой. Далеко впереди сливались в темное пятно кобальтовая лента неба, пронзительная зелень солнечной стороны и черно-коричневая полоса тени. Было так жарко, что Колька старался не прикоснуться рукой к телу — вытекала струйка пота. Даже Тарас Бульба не выбегал на солнечную сторону — трусил слева по сухой канаве или прыгал на руках с ветви на ветвь, строя слону дружелюбные гримасы.

Колька чувствовал себя листом, гонимым ветром. Все прямо, прямо, справа солнце, а слева — тень, и куда их занесет? Вон бежит впереди, мелькает — маленькая судьба в зеленом мундирчике. Это еще ничего, с решением такого судьи ты бы примирился, Свисток…

Пеший охотник улыбнулся Кольке, на ходу оглядывая его любопытными глазами, без стеснения. Борода у него была короткая, еще клочковатая, нестриженная. Любопытные глаза — это все так, и чересчур вдумчивые — у всех здесь такие глаза — но… вот оно что! Охотник рассматривал пистолет. Первый человек посмотрел на технику не пренебрежительно. Остальные пренебрегают и боятся. Колька помнил, как охотница и Брахак рассматривали баросферу. Нет, не боятся. Другое у них отношение, но нехорошее, это уж факт.

Он перевел предохранитель, проверил, нажав на спуск, и протянул парню пистолет. Тот принял, стал рассматривать затвор, пластмассовые накладки на рукоятке. Его коричневые длинные ноги сами находили дорогу. Парень потрогал защелку, нажал, вытянул магазин. Осмотрел, вложил обратно — ловок! Вернул пистолет. Посмотрел на Кольку оценивающим взглядом. «Знаком с оружием, интересно? Вряд ли, ствол держал на себя, — думал Колька. — Жаль, нельзя бабахнуть для пробы. Где я читал, что слоны пугливы? Боятся мышей, нервные…» Лицо охотника было нервное, городское… Длинное слово «биоцивилизация» цвякало своими «ци-ци». Слоны в Бразилии не водятся. День прошел, завтра надо будет вернуться к баросфере… Пожжем поляну при старте, пожжем. Если успеем. Транспорт у них есть, и связь у них есть. Он пытался вообразить, как может действовать дерево-радиостанция, и бросил это дело. Голова от жары стала чугунной, ничего не придумывалось. Митогенетические лучи — волны Гурвича? Он не был уверен, что хорошо помнит про эти волны и все поля и волны на свете. Пот щипал глаза; дышать было нечем.

Охотник поглядывал с сочувствием, и, желая приободрить, спросил:

— Колия?

Колька не протестовал.

— Ахука, — сказал парень и достал из-за нагрудника свой амулет. Небесно-голубой жук.

— Хороший, — сказал Колька.

В этих навозниках или жужелицах был свой смысл. У Брахака и Джаванара они красные, у этого… Ахуки — голубой. У девчонки какой жук? Колька плохо запоминал цвета. Темно-синий, кажется…

Жарко. Душно. Три полосы сходятся впереди. Мотается слоновый хвост. Как там, на спине — не видно. Торчит Рафкина босая нога. Идет Ахука механически-бодрым шагом, весь мокрый, ноги блестят. Где-то далеко позади угадывается собачий лай, еще какие-то звуки, но все вязнет в раскаленном воздухе, как в топленом жире. Над головой небо белое от жары, и плавает кругами птица.

Какая угроза вынесла их в поход, под такую жару? Гигантские гориллы? Брахак рисовал вроде обезьян.

После часа пути устроили привал. Подбежала девушка, полезла на слона, как мальчишка на крышу. Володька доложил, что больной спит. Тарас Бульба с хрюканьем накидал кучу всякой еды, и слон первым протянул хобот и взял оранжевое яблоко, но есть не стал — загнул хобот на затылок, угостил погонщика.

Колька тоже не стал есть. Выпил три зеленые штучки кряду. Прилег. Стало малость получше. Все это было очень похоже на сон. В Новосибирске сейчас… Да-да, что-то сейчас и в Новосибирске. Сей-час. Сейчас прошли сутки. Под багровым небом, на коленях, подняв веснушчатое отекшее лицо, академик Большаков орет громыхающим басом: «Радж-тааммм, го-о-ониа-а, Колюня».

— Колюня, вставай, вставай. Дальше поедем на лошадях. Устал?

…Он влез на лошадь, покрытую толстой, мягкой зеленой попоной. Покорно пожал плечами, увидев, что попона эта — лист с прожилками, сухой и мягкий, как поролон. Похрапывали в такт четыре лошади, под ним с Володей и две под охотниками. Девушка покачивалась на шее слона — тонкий, прямой силуэт на фиолетовом небе.

Последующий путь был виден смутно и не отложился в памяти. Что-то гнало их вперед, и они гнали слона, гнали лошадей. Изредка останавливались, ополаскивались в ручье, слон из хобота поливал свою спину вместе с Рафаилом и девушкой. Они проезжали поперечные просеки, поляны, перешли вброд быструю мелкую реку. С последними лучами солнца стал слышен шум многих голосов, музыка. Закачались в сумерках зеленые стены. Колька помог снять Рафаила, затащить его и уложить, и сам рухнул и уснул.

Глава 7