Обскура

— А теперь вы оттуда ушли? — продолжал Жан, вспомнив о долгом перерыве в сексуальных отношениях, о котором она говорила.

На этот раз все лицо женщины словно озарилось. Улыбка стала шире, так что обнажились мелкие, идеально ровные зубки — два ряда жемчужин в оправе коралловых губ. В ней ощущалось снисхождение с примесью иронии.

Жан сознавал, что этот вопрос выходит за рамки только медицинского интереса, но не мог найти в себе силы от него удержаться. Должно быть, собеседница это заметила, потому что согласилась ответить — из жалости или из желания еще сильнее его себе подчинить?

— До определенного возраста веришь, что перед тобой открыты все пути и что ты сможешь преодолеть любые трудности, — сказала она с наигранной бравадой. — У меня был трудный период в жизни, я уже и не знала, какому святому молиться, и отправилась в это место, надеясь найти там прибежище. Какая наивность! Хозяйка оказалась еще более жестокой, чем все встреченные мною мужчины, вместе взятые. Настоящая торговка рабами — несмотря на все свои улыбки и любезные манеры. Я уж думала, что никогда от нее не освобожусь… И все это, как она уверяла, лишь ради двух ее дочерей — только ради них она приносит такую жертву. Она постоянно о них говорила, но никто никогда их в глаза не видел.

Лицо женщины во время этого рассказа еще больше оживилось, различные выражения на нем сменялись с невероятной быстротой, и Жан, как завороженный, больше наблюдал за ее подвижными чертами, смеющимся взглядом, тембром голоса — всем тем, что было в ней инстинктивного, идущего из самой глубины ее существа, — чем вникал в смысл ее слов. Он не мог не заметить, что все больше подпадает под ее чары, точнее сказать, под ее власть, и не осознать, что она полностью его поработила за время единственного недолгого визита, во время которого без тени смущения продемонстрировала ему абсолютно все, напевая при этом «Дворцовый марш». И что все эти улыбки, которые она ему расточала, эти дразнящие взгляды, которые она то и дело бросала на него, эти слова, которые она произносила своим слегка хрипловатым голосом, — все это были лишь ячейки сети, которой она постепенно его опутывала.

Делает ли она это умышленно, с какой-то целью? Но как могло случиться, что он оказался столь легко уязвимым? Да еще и кем — публичной женщиной, привыкшей отдаваться за деньги!.. Чем она занимается с тех пор, как оставила прежнюю работу? Может быть, она пришла просто из любопытства — чтобы увидеть человека, о котором ей рассказывали, по ее словам, столько хорошего?

За то время, что прошло с момента ее появления, в кабинете сгустился сумрак, но Жан не счел нужным зажигать керосиновую лампу. Он напомнил себе о том, что Жерар наверняка уже явился в гости, горя желанием увидеть Сибиллу. И решил, что все же не стоит оставлять их наедине слишком долго, хотя мысль об этом его слегка позабавила. Посетительница посмотрела на него в упор и спросила, доставая из сумочки кошелек:

— Сколько я вам должна?

Этот вопрос вернул его к реальности, напомнив о том, ради чего она приходила, и возвратив ему статус врача, хозяина кабинета.

— Десять франков.

Пока она искала деньги — по-прежнему с улыбкой, которая, кажется, вообще не сходила у нее с лица, — Жан украдкой ее рассматривал. Была ли она красива? Да, безусловно. Но, кроме того, в ней чувствовалась какая-то лихорадочная возбужденность, причина которой лишь обостряла его любопытство, и тайна, которую он страстно хотел разгадать.

— Во всяком случае, вы ничем не больны, — сказал Жан, принимая деньги, которые она ему протянула. — Даже напротив, мне показалось, что у вас превосходное здоровье. У вас были раньше инфекционные заболевания?

— Нет, мне посчастливилось их избежать.

В этих словах Жан снова ощутил некий вызов.

Бывшая обитательница публичного дома, она смогла оттуда вырваться, что уже само по себе было подвигом. Он знал, какой режим работы обычно установлен в таких заведениях и как их хозяйки закабаляют своих работниц, превращая их в настоящих рабынь с помощью системы долгов: уже с самого начала им в дебет записывались комиссионные вербовщику и расходы на дорогу, если они прибыли издалека. Дальше начиналась череда постоянных расходов, и долг все рос. Чаевые прислуге, траты на парикмахеров, маникюрш и педикюрш, оплата визитов к врачу и лекарств, стирки, украшений, взятых напрокат, а также сигарет, духов, мыла, свечей — это и многое другое увеличивало долг до невероятных размеров. Не говоря уже об алкоголе, употребление которого всячески поощрялось хозяйками публичных домов…