Чтобы не обидеть подругу, которой и без того было тяжело, Обскура поднесла к губам рюмку с зеленой жидкостью. Миньона, откинув назад голову, одним глотком выпила свой абсент. В зеркале над стойкой бара Обскура заметила их отражение — они выглядели довольно странной парой. Глядя на помятое лицо подруги, на ее пустые, потухшие глаза — иногда Миньона принималась судорожно ими моргать, — Обскура понимала, что видит свое собственное будущее. Потасканная шлюха, вечно торчащая у стойки бара с очередной рюмкой абсента, в гуще потной толпы, среди грохота музыки, взрывов хохота и редких мужских взглядов, иногда еще задерживающихся на ней, в атмосфере вечного праздника по установленным расценкам, повторяющегося изо дня в день в «Фоли-Бержер»…
Бородатая женщина за стойкой ловко жонглировала бутылками, принимая заказы. Обскура вздрогнула — в зеркале, отражающем ряды бутылок, она заметила человека, который смотрел прямо на нее. Перехватив ее взгляд, он направился к ней. Она тут же отвела глаза, толкнула Миньону локтем в бок и, подхватив ее под руку, повлекла за собой.
— Да что такое? — заплетающимся языком спросила та.
— Какой-то урод собирался подвалить, оно тебе надо?
— П'смотрим… — выговорила Миньона.
И, рассмеявшись своим делано-трагическим смехом, остановилась и обернулась. Обскура тем временем уже проталкивалась сквозь плотную толпу на лестнице, собираясь спуститься в танцевальный зал. Чуть ли не на каждом шагу она встречала знакомых. Новость о том, что она нашла себе богатого покровителя, распространилась среди ее товарок с быстротой лесного пожара. Теперь к ней относились как к выскочке, превратившейся в благополучную буржуазку, и ей приходилось выдерживать завистливые взгляды всех тех, кто ничего не знал о том, как в действительности обстоят у нее дела.
Внизу музыка была еще громче, а толчея — еще сильнее. Обскура оглянулась. Миньоны уже не было видно. Неужели ушла с их преследователем? Обскуре было жарко, а постоянно скользившие по ней восхищенные мужские взгляды только раздражали, поскольку она не имела права ничем на них отвечать. Выпитый абсент, сутолока, шум голосов и грохот оркестра — все это действовало ей на нервы. Она чувствовала себя чужой в этой толпе ночных гуляк и танцовщиц, которая так долго была ее родной стихией. Слишком много шума, ярких красок, рекламных афиш, соблазняющих идиотов дрянными товарами… А ведь когда-то, впервые оказавшись в этом месте, она была в полном восхищении, словно попала в сказку… Но сейчас громкие восклицания, смех и оживление людей, среди которых она находилась, были ей абсолютно чужды. Она слишком много выпила, у нее разболелась голова. Обскура подумала, что свежий вечерний воздух и относительная тишина на улицах будут сейчас как нельзя более кстати.
Когда она пробиралась к выходу сквозь поток новоприбывших, до нее донесся какой-то необычайно громкий шум с верхней галереи, расположенной прямо напротив сцены, где сейчас выступали акробаты.
Она обернулась, запрокинула голову и в тот же миг встретилась взглядом с человеком, которого сразу узнала. Доктор Корбель. Она должна была догадаться, что он вернется сюда, чтобы ее разыскать… Машинально Обскура поправила черный шелковый цветок далии в волосах, затем снова повернулась к выходу.
Жан почувствовал, как сердце резко подскочило в груди. Вот уже полчаса он бродил по залам «Фоли-Бержер» в поисках Обскуры, бесчувственный к окружающему шуму, громкой музыке, толчее и прочим неудобствам. Между тем даже незначительная деталь окружающей обстановки напоминала ему тот вечер, когда он и молодая женщина пришли сюда вместе; его неудержимо влекло к ней, когда она склонялась к нему и он чувствовал ее дыхание на своей щеке; в конце концов она, неожиданно подхватив его под руку, увлекла за собой к выходу, а потом — в лабиринт прилегающих улиц, по которым он шел за ней, почти не разбирая дороги… Сейчас, без нее, он замечал все, что было в этом месте фальшивого и искусственного, и бородатая женщина за стойкой бара, среди бокалов и разноцветных бутылок, казалась ему обычным уродцем с сельской ярмарки.