Обстоятельства речи. Коммерсантъ-Weekend, 2007–2022

Вся человеческая цивилизация есть в некотором смысле продукт аграрной революции, случившейся в неолите. Несколько тысяч лет назад у людей впервые появился излишек пищи, позволивший им заниматься искусством, создавать письменность и иерархические сообщества, вести войны и строить города. Этот процесс, как и в ХХ веке, шел по всему миру — от Месопотамии до Мексики и от Эфиопии до Новой Гвинеи — и растянулся во времени почти на 10 тыс. лет. Но куда бы ни приходило сельское хозяйство, эффект был всегда один и тот же. Археологи, раскапывающие древние захоронения, раз за разом наблюдают одну и ту же картину: вслед за кукурузой или чечевицей, пшеницей или пшеном в человеческое общежитие приходят дети. Сельское хозяйство, освободив матерей от необходимости таскать свое потомство оврагами и дав какое-то подобие чувства сытости, позволило когда-то каждой женщине рожать по двое лишних детей, посчитал французский демограф Жан-Пьер Боке-Аппель. Эти дети через много тысяч лет, когда с развитием медицины перестали умирать в младенчестве, и обеспечили стремительный рост населения Земли.

Мальтузианский страх — дитя сельского хозяйства, первая аграрная революция привела к тому, что человеческая популяция, впервые за сотни тысяч лет, существенно выросла. Вторая революция может привести к тому, что человечество перестанет расти. Люди, кто бы сомневался, и вправду идут путем зерна.

№ 38, 10 ноября 2017

Школа страдания. Как послевоенные художники вернули в искусство человека (Анна Толстова, 2019)

Имя

Термин «Лондонская школа» появился на свет в 1976 году — его отцом был художник Р. Б. Китай (1932–2007), американец, к тому времени уже около 20 лет живший в Британии. В статье к каталогу выставки «Человеческая глина», которую Китай сделал в августе 1976-го в галерее Хейворд, художник-куратор провозглашал, что Лондонская школа приходит на смену окончательно выдохшимся Парижской и Нью-Йоркской.

Говоря о Лондонской школе, Китай имел в виду не столько рождение очередного артистического Вавилона, какими были Париж первой половины и Нью-Йорк середины XX века, сколько определенную программу, выраженную в названии выставки. Девиз «человеческая глина», взятый из стихотворения Уистена Хью Одена, обозначал отказ от «дегуманизирующей» абстракции, будь то геометрические упражнения оп-арта, техническая воспроизводимость минимализма или отвлеченные умствования концептуалистов, и поворот к такому фигуративному искусству, какое, избегая китчевой иллюстративности реализмов тоталитарных режимов, возвращается к образу человека и проблеме телесности.

Однако попытка Китая представить полсотни британских художников разных поколений и направлений, объединенных интересом к человеческой фигуре, этаким единым фронтом борьбы с засильем абстракции и происками концептуального искусства успеха не имела. Патриарх модернистской скульптуры Генри Мур, великий колорист Говард Ходжкин, тяготевший к абстрактной живописи, Ричард Гамильтон, Питер Блейк и Дэвид Хокни, воспринимавшиеся в контексте интернационального поп-арта, и множество других экспонентов «Человеческой глины» — все они не составляли ни группы, ни школы, ни направления. О том, что Китай выдает желаемое за действительное и Лондонская школа существует скорее в его воображении, писала критика — например, Джон Рассел в разгромной рецензии в The New York Times.

И все же термин «Лондонская школа» со временем прижился — правда, не в таком широком смысле, как хотелось Китаю. К ней, кроме самого Китая, принято относить Фрэнсиса Бэкона (1909–1992), Люсьена Фрейда (1922–2011), Франка Ауэрбаха (род. 1931), Леона Коссофа (род. 1926) и Майкла Эндрюса (1928–1995). С существованием Лондонской школы смирились в начале 1980-х, когда всемирная волна неоэкспрессионизма — в Германии, Италии и США — реабилитировала и живопись как таковую, и фигуративность.

Судьба

Лондонская школа — художники одного, послевоенного, поколения, сходного мироощущения и общей судьбы. Хотя Бэкон значительно старше остальных «лондонцев», он дебютировал в самом конце войны: вначале британская, а вскоре и всемирная слава пришла к нему после одной выставки победного 1945-го, где демонстрировались написанные годом ранее «Три этюда к фигурам у подножия Распятия». Критик Джон Рассел, тот, что потом разругает «Человеческую глину» Китая, писал, что английская живопись отныне имеет два состояния — до и после «Трех этюдов». Три бэконовские фигуры, низведенные чудовищным страданием до животного состояния, состояния кричащей и корчащейся в муках плоти, предстоят Распятию — оно не изображено и, очевидно, неизобразимо, но страшные предстоящие красноречиво свидетельствуют о том, что осталось фигурой умолчания.