Обсуждение книги Т.И. Ойзермана «Оправдание ревизионизма»

Абдусалам Абдулкеримович Гусейнов в своем очень содержательном выступлении ставит передо мной вопрос: почему «все фигуры и учения, рассмотренные в книге, группируются вокруг Бернштейна, представляют то, что ему предшествовало, его сопровождало и ему последовало, но, прежде всего, сам Бернштейн... Ревизионизм оказывается по существу тождественным бернштейнианству». Отвечая на этот вопрос, я хочу обратить внимание на то, что в моей книге речь идет о предыстории «бернштейновского ревизионизма» (часть первая), а затем о самом бернштейновском ревизионизме и его продолжателях. Это значит, что существовал не только бернштейновский ревизионизм, ревизия марксизма началась буквально с первых лет его существования. Так, в «Святом семействе» Маркс и Энгельс саркастически третируют младогегельянца Б. Бауэра, который оспаривал их основное положение о всемирно-исторической миссии пролетариата. Ленин, полемизируя с либералами, указывал, что Бернштейн не был родоначальником ревизионизма, ссылаясь в этой связи на книгу Струве, вышедшую в 1894 г., а также на народническую критику одного из основных положений учения Маркса об исторической прогрессивности капитализма. Первая монографическая работа Ленина была целиком посвящена критике народнической критики марксизма.

Итак, почему же так наз. ревизионизм накрепко связали с именем Бернштейна. Во-первых, потому, что он более или менее систематически изложил аргументы критиков марксизма. Правда, его книга, как правильно отмечает акад. Гусейнов, не отличается высоким научным уровнем. Поэтому в моей работе указывается: главное состояло в том, что Бернштейн был одним из лидеров СДПГ, редактором ее нелегального органа, выпускавшегося во время «Исключительного закона», одним из основателей журнала «Новое время». По распоряжению правительства Пруссии он подлежал аресту, что вынудило его оставаться в Лондоне вплоть до 1901 г., когда он был избран депутатом рейхстага. Бернштейн был ближайшим другом Энгельса и стал его душеприказчиком. Все это и было причиной того, что ортодоксальные марксисты во главе с А. Бебелем и В. Либкнехтом выступили именно против бернштейновского ревизионизма, хотя он и не отличался оригинальностью.

В.М. Межуев в своем очень интересном выступлении разграничивает такие понятия, как «догма» и «догматизм». Он указывает, что научные положения, поскольку они достаточно обоснованы, становятся догмами, т.е. непререкаемыми, разумеется, лишь в определенных границах истинами. Таков, например, принцип невозможности вечного двигателя, или, скажем, закон сообщающихся сосудов. «Догматизм, однако, – отмечает Вадим Михайлович, – это не просто догма, а как бы застывшая догма, догма, утратившая связь с реальностью, переставшая реагировать на новые факты, не способная меняться под их воздействием». Кстати сказать, такое разграничение догмы и догматизма мы находим в «Критике чистого разума» Канта. К сожалению, в моей книге этот вопрос не рассматривается, несмотря на всю его важность.