Обучение у воды

— Я говорю о естественной, а не о патологической жестокости, — пояснил он. — Раньше ты был жестоким, не задумываясь об этом. Жестокость не поражала твоих чувств, ты был естественным, как сама природа. Я благодарен твоему отцу за то, что он с детства приучил тебя охотиться. Ты даже не представляешь, как много он сделал для тебя, показав тебе естество этой стороны жизни. Жизнь — это цепочка смертей, это то, что называется цепочкой питания.

— Ты имеешь в виду пищевую цепочку? — спросил я.

— Опять ты цепляешься за научные термины, — недовольно сказал Ли. — Термины заслоняют суть вещей. Для меня «цепочка питания» звучит более живо и образно, чем мертвый термин «пищевая цепочка». Но суть не в этом. Когда ты встал на путь воинов жизни, ты научился ценить и уважать жизнь во всех ее проявлениях, и на смену твоей естественной и невинной жестокости пришло осознание того, что «Спокойные» называют «преступлением перед жизненностью высшего и низшего порядка». Преступление перед жизненностью высшего порядка — это лишение жизни человека, а преступление перед жизненностью низшего порядка — это уничтожение животных и растений.

Здесь слово «преступление» не совсем правомерно. «Преступление» автоматически ассоциируется с чем-то плохим, запретным и греховным, а для воина жизни не существует таких понятий, как «плохое, запретное и греховное». Это относительные понятия, меняющиеся в зависимости от морали и культуры общества. Хотя и не совсем точно, но действия воина жизни классифицируются скорее не как плохие и хорошие, а как целесообразные и нецелесообразные.

Целесообразно то, что обеспечивает выживание и гармоничное развитие каждого последователя Шоу-Дао и всего клана в целом, а все, что не является целесообразным, естественно, является нецелесообразным.

По мере развития мироосознания и «вкуса жизни» у каждого из последователей «Спокойных» на смену естественной жестокости приходит неприятие преступлений перед жизненностью высшего и низшего порядка, но следующим этапом развития воина жизни является возвращение к его естественной жестокости, но на этот раз — к жестокости целесообразной.

Жестокость, необходимая тебе для выживания, получения пропитания, обучения и саморазвития, а также для самозащиты является жестокостью целесообразной, и она не должна поражать твоих чувств, будучи простой и безличной, не связанной ни с наслаждением, ни со страданием. К внутреннему пониманию целесообразной жестокости ты придешь через медитации осознания, но помимо осознания тебе необходима еще и практика, поэтому на некоторое время мы вернемся к любимому занятию твоего детства — охоте.

Несколько дней спустя мы отправились в горы охотиться на хомяков. Мне были симпатичны эти любопытные юркие зверьки длиной чуть больше ладони с рыжевато-белыми мордочками и с коротким, утолщенным у основания хвостом.

Ли уверенно вел меня среди невысоких пологих холмов живописно украшенных скалистыми обрывами к месту, где, как он утверждал, водилось множество хомяков. Наконец, наши шаги вспугнули несколько зверьков, и они, прошелестев по траве, молниями бросились в норы.

Учитель остановился.

— Мы будем охотиться здесь, — сказал он. — Ты начнешь охоту с медитации осознания смерти. Представь себе хомяка, представь, как ты схватил его руками, ощути трепет его горячего живого тельца, как оно бьется и сопротивляется твоим усилиям удержать его. А потом представь, что ты его убиваешь, прочувствуй его предсмертные судороги, запах крови и смерти. Ты забираешь его жизнь не потому, что это доставляет тебе удовольствие. Это недостойно человека. Его жизнь нужна тебе, чтобы через ощущения естественной жестокости получить знания о жизни и смерти. Таким образом ты подкрепишь свою жизненность жизненностью менее развитого существа.

Я опустился на землю и сосредоточился. Без особого труда я ощутил в своих руках жестковатый короткий мех, тепло и трепет вырывающегося зверька. Это было приятное ощущение. Теперь я должен был убить хомячка, но мне не хотелось этого делать. Я перешел к медитации осознания необходимости принесения одной жизни в жертву другой, и жалость к зверьку ушла, сменившись отрешенной решимостью и смирением перед судьбой, заставляющей меня делать то, что я должен был сделать. С коротким хриплым выдохом я сжал руки, и резко развел их в стороны, как бы разрывая хомяка пополам. Мне почудилось, что я услышал его исполненный ужаса предсмертный писк, и горячие струи крови, дурманя меня своим сладковатым пряным запахом, потекли по рукам. Я вздрогнул и открыл глаза, с недоумением глядя на свои судорожно сжатые кулаки. То, что они оказались пусты, в первый момент удивило меня.

— Неплохо. Воин жизни готов к охоте, — с ехидной ухмылкой подначил меня Ли. — Как ты предполагаешь их ловить?

— Можно сделать силки или ловушки и положить в них приманку, — предложил я.

— Увы, мой маленький брат, — покачал головой Учитель. — Тебе придется ловить их руками.