Обучение у воды

Шинель отсырела от пота и влажного снега. Было холодно и хотелось есть. Я был спокоен и зол. Я услышал короткий вскрик, и повернулся к другу. Он оседал на землю. На бурой ткани шинели в верхней части груди проступила кровь.

- Слава Богу, ранен, - мелькнула мысль, и я оглянулся вокруг, надеясь, что еще не все подводы ушли. Я заметил повара, мчащегося мимо меня в последней оставшейся двуколке и, бросившись наперерез, я успел вцепиться в повод и отчаянным рывком остановил лошадей.

- Быстрей, твою мать! - заорал повар с искаженным от ярости и страха лицом, осыпая семиэтажным матом неотвратимо надвигающиеся справа танки.

Одним махом я подхватил раненого, здоровенного мужика, и забросил его в двуколку, по горячке даже не ощутив его тяжести. Повар хлестанул лошадей, а я рванулся к пулемету и вновь принялся поливать огнем вражескую пехоту.

Отстреляв последнюю ленту патронов, я обернулся назад. Последние тачанки Терской казачьей дивизии приближались к вершине горы, белый склон которой, как муравьями, был сплошь покрыт бегущими вверх людьми, превратившимися в черные мечущиеся пятна на сверкающей белизне снега. Надвигающиеся справа танки расстреливали их прицельным огнем. Можно было уходить.

Подорвав гранатой пулемет, я побежал к склону, и тут увидел обезумевшего от шума и взрывов коня без всадника. Оседлав его, я помчался вдоль склона, рассудив, что вдали от основной массы людей у меня будет меньше шансов попасть под пулю.

Пулеметная очередь ударила совсем рядом, и я, вонзив каблуки в ребра коня, успел укрыться за оказавшимся поблизости сараем. Там уже отсиживались несколько отставших от других частей бойцов.

- Ты на коне. Попробуй отвлечь фрицев и прорваться, а мы тем временем побежим в другую сторону. Иначе нам не спастись, - предложил один из них.

Скорее надеясь на случай, который уже неоднократно спасал мне жизнь, чем веря, что у меня есть шанс уйти из-под обстрела, я стегнул коня и рванулся вперед.

Первая же очередь прошила коню бок. Он повалился на снег. накрыв меня своей тушей. Пуля следующей очереди раздробила мне пальцы, державшие повод. Я попытался отползти, но тяжесть мертвого коня, придавившего мне ногу, не давала мне сдвинуться с места. Сердце колотилось, как бешеное. Я прижал раненую руку к груди, чтобы остановить кровотечение и замер в тщетной надежде, что немцы сочтут меня мертвым.

Проклятый пулеметчик не жалел патронов, всаживая очередь за очередью в содрогающуюся от ударов пуль мертвую лошадь. Я ощущал каждую пулю своим телом так, как будто она насквозь прошивала меня самого, а не конскую тушу...