Обучение у воды

Пассивное размышление перестало удовлетворять Шалашина, и он перешел к активным действиям. С бодрой жизнерадостностью подростка Антон принялся играть в шпионов. Мой дом находился недалеко от центрального универмага, и, выходя в город, я почти всегда проходил мимо него. Антон, не жалея времени, тратил два с лишним часа на дорогу из Ялты в Симферополь и, стоя у окна универмага, ожидал, пока я пройду мимо, чтобы по моему поведению, походке и тому, с кем я встречаюсь и общаюсь, создать еще более полную картину моей шизофреническо-агентурной личности.

В предыдущей книге этой серии я уже рассказывал о том, что мне неоднократно приходилось обнаруживать за собой слежку, Ли тренировал меня инстинктивно отзываться на чужое внимание и взгляд, и естественно, что, чувствуя, что что-то не в порядке, я оглядывался и иногда замедлял шаг, и это давало Шалашину новые просторы для размышлений по поводу скрытых мотивов моего поведения.

Когда мне рассказали, как он следил за мной из универмага, я вначале не поверил, поскольку фантазии фантазиями, я встречал множество людей, которые придумывали невесть что просто для собственного удовольствия, но чтобы взрослый человек тратил время и силы на то, чтобы посмотреть из-за угла, какая у меня походка, это мне казалось уже перебором.

В свои развлечения Шалашин вовлек еще одного нашего общего знакомого, Бориса, также интересующегося эзотерическими учениями и имеющего финансовые дела с Антоном. Борис был высок, красив и темноволос. Обладая темпераментом и наклонностями Рембо, он скучал, изготовляя кустарные поделки в окружении жены и троих детей, и душа его жаждала подвигов и приключений.

Однажды меня предупредили, что в определенный день Шалашин и, возможно, кто-нибудь еще, будут следить за мной. Я решил, что все это домыслы, но на всякий случай решил проверить. Дело было на вокзале. Почувствовав слежку, я сделал несколько резких перемещений, потому что понимал, что преследователь, скорее всего, прячется за каким-либо укрытием. И действительно, за одним из ларьков я заметил Бориса. Несмотря на жаркий солнечный день он, в лучших традициях шпионских боевиков, был в темных очках и черной кожаной куртке с поднятым воротником. Эта попытка замаскироваться среди одетых в маечки, шорты и джинсы отдыхающих делала его похожим на ворону, пытающуюся сойти за свою в стае белых чаек, но надо отдать должное, в своем шпионском облачении он выглядел прекрасно, я даже залюбовался.

Вскоре я обнаружил и Шалашина, изменившего свою внешность при помощи темных очков и длинной мешковатой кофты. Мелькая среди толпы, его лысина поблескивала на солнце. Поскольку это зрелище не доставляло такого эстетического наслаждения, как гордый профиль Бориса над поднятым воротником его куртки, я посмеялся про себя, и, больше не обращая внимания на шпионские страсти, занялся своими делами.

Наблюдение за мной на вокзале дало Шалашину новый вдохновляющий материал. То, как я передвигался, резко меняя направление, чтобы обнаружить наблюдающих из-за укрытия, представляло собой новую пищу для размышлений, из которых он вывел очередную подробную и логичную теорию моей опасности для общества. Поскольку Шалашин и Борис были убеждены в своем высоком шпионском профессионализме, они даже не заподозрили, что я так себя вел, чтобы обнаружить их.

Некоторое время спустя я переехал из Крыма в Москву, но слухи о новых идеях Шалашина относительно меня и моей личной жизни, хотя и редко, но доходили до меня через друзей-крымчан.

Бесстрастное наблюдение за поведением представителей человеческого рода со временем стало привычкой. Каждый раз, объясняя мне какие-либо специфические черты человеческого поведения, Ли заставлял меня вступать в контакты с большим количеством людей, чтобы теоретические знания, которые он мне давал, пройдя проверку практикой, через осознание стали частью меня самого. Одновременно, общаясь и наблюдая, я учился с пониманием и терпимостью относиться к носителям другой истины, на практике прочувствовав, что, действительно, у каждого человека существует своя правда, и чем сильнее человек цепляется за эту правду, защищая свой внутренний мир от болезненных для себя открытий, тем бессмысленнее оказываются попытки "облагодетельствовать" его, проповедуя ему свою собственную правду.