Обуреваемый страстями

— Я всегда понимаю деликатные намеки, особенно когда мне дают пинок под зад, — сказал я. — Что ж, ладно, я ухожу. — Я поднялся и с сожалением посмотрел на нее. — Не могу не признаться, что с сестрами Калтерн у меня дело не выгорело. Пенни не стала ради меня раздеваться, а вы даже не предложили показать мне свою коллекцию.

Искра интереса мелькнула в ее взгляде.

— Ах, так Пенни рассказала вам о ней? Что она вам еще рассказала?

— Больше ничего, только добавила, что мне стоит быть осторожным, чтобы вы не вздумали приобщить меня к своей коллекции. Но она не сказала, что это за коллекция. Мужчины? Может быть, вы отрезаете им голову и украшаете стены своей комнаты на манер охотников за головами?

— Если бы я этим занималась, мне пришлось бы купить Мэдисон-сквер-Гарден, чтобы вместить всех, — сказала она небрежно. — Моя коллекция намного интереснее. Правда, во время поездок я прихватываю с собой только избранные экземпляры. Хотите взглянуть?

— Очень даже. Мне всегда было любопытно, что делают со своими деньгами баснословно богатые люди — кроме того, что покупают себе подобных.

Пруденс Калтерн повела меня в спальню. Она была обставлена столь же безлико, как и десятки спален в других дорогих отелях. Но поскольку пентхаус очень дорогой, мебель была в отличном состоянии — да еще Пруденс кое-что добавила к меблировке.

На подушке валялись черные кружевные трусики, рядом с ними — белый шелковый лифчик чашечками вверх. В ногах лежало роскошное манто из голубой норки.

На бюро рядком выстроились четыре сморщенные высушенные головы, они бесстрастно уставились на меня, словно инспекторы налогового управления после проверки моих бумаг. Сзади них торчком стоял щербатый кирпич, на котором едва виднелся сильно выцветший знак — когда-то ярко-красный крест.

Эту милую картину венчал совершенный шедевр. Столь же сморщенная, как и головы, мумифицированная человеческая рука, больше похожая на птичью лапу, словно вцепившуюся когтями в обветшалую, запятнанную кровью драпировку черного атласа, которая свисала с зеркала.

— Ну как вам нравятся мои сокровища? — спросила Пруденс.

— Где вы их приобрели? — в свою очередь поинтересовался я. — В одной из лавочек, которые торгуют этим барахлом? Кажется, даже на Бродвее есть такая?

Она слегка покраснела.

— Эти головы настоящие, человечьи, ничем не хуже вашей собственной! Вон тот череп, — она указала рукой на парчовую накидку, и только тут я заметил, что из-под нее скалится, зияя пустыми глазницами, человеческий череп, — тот череп принадлежал некоей Мэри Майлс, сожженной на костре за колдовство в 1662 году в Новой Англии. Рука, как предполагают, самого Кубла-хана. Я, конечно, не могу гарантировать этого, но, во всяком случае, она обошлась мне очень недешево. Что же касается черного платья, в которое она вцепилась, то оно на самом деле принадлежало Лиззи Варден, а пятна на нем — это кровь, я отдавала его на анализ. Правда, — задумчиво прибавила она, — человек, который мне его продал, не смог поклясться, что это пятна не поддельные.

— Ну а как насчет кирпича со знаком «Боже, храни нас»?

В ее глазах появилось легкое удивление.

— Вот уж не подумала бы, что вы сможете узнать его, лейтенант, — сказала она.

— Когда-то я три года служил в лондонской военной разведке, — сказал я. — Я был исключением из правил. Мне пару раз приходилось видеть такой знак, нарисованный мелом на развалинах бомбоубежищ в Берлине, сразу же после войны. Этот знак старше самого христианства.

— Кирпич тоже очень старый, — сказала она. — И он тоже из Лондона. Этот знак был нарисован еще во время Великой чумы.

— Других сокровищ у вас с собой нет?

Она покачала головой.

— Я всегда путешествую налегке и вожу с собой только своих любимцев, — сказала она. — Ну разве они не милашки, эти высушенные головы? Я их зову как девушек из парикмахерской, где причесываюсь: Ими, Мини, Майни и Мо.

— Чем вы заняты по ночам? — спросил я. — Пишете на небесах грязные ругательства огненным концом своего помела?

— Я вовсе не практикующая ведьма, — произнесла она с шутливой торжественностью. — Просто у меня не слишком обычное чувство юмора, вот и все. Вероятно, это просто страсть ко всему ужасному, мрачному. Это у нас фамильное. Я собираю такую коллекцию, а Пенни… Пенни собирает такие вещи, как Говард Дэвис!

Я закурил сигарету и еще раз бегло осмотрел комнату.

— Как насчет штанишек и бюстгальтера? У них тоже какое-то особое, чудовищное значение?

— Да нет, только эротическое, судя по блеску в ваших глазах, — ответила она небрежно. — Мне кажется, вам теперь пора идти, лейтенант.

— Может, вы могли бы дематериализовать меня? — спросил я с надеждой. — Тогда мне не пришлось бы дожидаться лифта.

Пруденс Калтерн оглядела меня сверху донизу, медленно и тщательно, и вдруг зеленые глаза ее замерцали.

— Приходите снова, часов в одиннадцать, лейтенант, — сказала она мягко. — Я посмотрю, что можно для вас сделать.

Глава 4

Покинув «Старлайт-отель», я плотно позавтракал и вернулся в отдел. Было уже четвертый час. За моим столом сидел сержант Полник, сохраняя на лице выражение терпеливого ожидания.