Обвенчанные утром (ЛП)

Но наибольшее наслаждение Кэтрин получала от их совместных прогулок, когда они с Лео неспешно бродили по садам «Ратледжа», где солнечные лучи пронизывали ветви деревьев и живых изгородей, а лёгкий ветерок приносил с собой прохладное дыхание приближающейся осени. Они вели долгие беседы, касаясь иногда весьма щекотливых тем. Осторожно заданные вопросы чередовалась с непростыми ответами. При этом  казалось, оба они кружили вокруг одной и той же цели, постепенно сближаясь, влекомые своего рода связью, которую ни один из них никогда не знал прежде.

Иногда Лео слегка отодвигался и несколько секунд в молчании смотрел на неё так, как любуются в музее бесценным произведением искусства, пытаясь отыскать его глубинный смысл. Это было непередаваемо — интерес, который он к ней проявлял. Пленительно. Кэтрин поняла, что Лео — великолепный собеседник: он с упоением рассказывал ей истории о своих детских проказах, о том, на что это походило — расти в семействе Хатауэйев, о времени, проведённом в Париже и Провансе. Кэтрин внимательно вслушивалась в мельчайшие детали повествования, собирая их, как крохотные лоскутки, соединив которые, смогла бы составить портрет одного из самых сложных мужчин, которых ей когда-либо доводилось встречать.

Не склонный к сентиментальности негодник, он, однако, был способен к глубокому сочувствию и состраданию. Лео в совершенстве владел искусством красноречия и в одинаковой степени умело мог либо успокоить словом — мягким, словно медовый бальзам,  — либо ранить острым, точно скальпель хирурга, словцом.  Когда ему это было выгодно, он виртуозно исполнял роль пресытившегося аристократа, ловко скрывая работу своего живого ума.  Но случалось, Лео забывал об осторожности, и тогда под всеми этими масками Кэтрин удавалось на миг разглядеть галантного юношу, каким он был когда-то, прежде чем суровый опыт закалил его и сделал жёстче и мужественнее.

— В чём-то он очень сильно похож на нашего покойного отца, — призналась ей однажды Поппи. — Папа обожал вести беседы. Будучи серьёзным человеком, интеллектуалом, он считал интересный разговор своей маленькой слабостью.

Она улыбнулась далёким воспоминаниям.

— Мама не раз говорила, что могла бы выйти замуж за более красивого или состоятельного человека. Но не существовало ни малейшей вероятности встретить мужчину, который владел бы искусством  слова с таким же мастерством, как папа. А она всегда причисляла себя к тому типу женщин, которые никогда не обрели бы счастья, связав свою жизнь  с глупцом.

Кэтрин с лёгкостью могла это понять.

— А оказала ли какое-либо влияние на воспитание лорда Рэмси ваша мать?

— О, да. Обладая художественным вкусом, она поощряла Лео в изучении им архитектуры, — Поппи на мгновение замолчала. — Я не думаю, что ей доставило бы удовольствие известие о том, что Лео унаследовал титул — слишком невысокого мнения она была об аристократии. И, разумеется, мама не одобрила бы поведение Лео в последние несколько лет, хотя её сильно обрадовало бы, что он решил стать на путь исправления.

— От кого же из родителей досталось ему столь впечатляющее остроумие? — спросила Кэтрин. — От отца или от матери?

— Это, — ответила Поппи, усмехаясь, — исключительно черта характера Лео.

* * *

Почти каждый день виконт преподносил Кэтрин какой-либо маленький подарок: книгу, коробку конфет, воротничок из превосходного брюссельского кружева, выполненный  в виде ажурного узора из невесомых, диковинных цветов.

— Это — самое прекрасное кружево, которое я когда-либо видела, — сказала она ему с огромным сожалением, аккуратно раскладывая изящную вещицу на стоящем рядом столике. — Но, милорд, боюсь, я…

— Я знаю, — прервал её Лео. — Джентльмен не должен делать леди, за которой ухаживает, столь интимные подарки.

Он понизил голос, памятуя о том, что их разговор могут услышать Поппи и миссис Пеннивистл, беседующие на пороге покоев Ратледжей.

— Но я не могу принять его обратно, поскольку никакая другая женщина не сможет оценить его по достоинству. И, Маркс, ты понятия не имеешь о той степени сдержанности, которую я проявил. Ведь сначала я хотел купить тебе пару вышитых чулок с затейливым цветочным узором, который оплетал бы твои ножки и поднимался прямо к…

— Милорд, — прошептала Кэтрин, и лёгкий румянец окрасил её щеки. — Вы забываетесь.

— Нет, на самом деле, я ничего не забыл. Ни одного миллиметра твоего великолепного тела. Скоро, очень скоро я начну делать новый набросок. Каждый раз, когда я подношу карандаш к бумаге, искушение изобразить тебя обнажённой почти убивает меня.

Кэтрин попыталась выглядеть серьёзной:

— Вы дали обещание не делать этого снова.

— Но мой карандаш руководствуется своими собственными желаниями, — столь же серьёзно ответил он.

Кэтрин покраснела ещё сильнее, однако улыбка уже коснулась её губ:

— Вы неисправимы.

Он слегка прищурился:

— Поцелуй меня, и я стану паинькой.

С её губ сорвался рассерженный звук.

— Вы хотите, чтобы я поцеловала вас прямо сейчас, в нескольких ярдах от Поппи и экономки?