Обвинение в убийстве

Тим двинул ему головой в подбородок и с удовлетворением услышал треск. Сжимавшие его руки расслабились – всего на мгновение, и Тим почувствовал под ногами землю. Когда голова Дебуфьера вернулась назад, Тим повернулся и, в лучших традициях «зеленых беретов», нанес Дебуфьеру сильный и быстрый удар в пах. Свинец в его перчатке, казалось, тянул вперед кулак, придавая ему сокрушительную силу. Его костяшки впечатались в тазовую кость Дебуфьера, наступила секунда идеального равновесия и тишины, а потом мир снова ожил: Роберт вопил, из металлической коробки холодильника доносились пронзительные крики, трещали кости Дебуфьера, возвещая о том, что его таз раздроблен.

Животный рев Дебуфьера отразился от бетонных стен и вернулся в середину комнаты, многократно усилившись. За полуоткрытой дверцей холодильника на секунду показалось лицо до смерти испуганной жертвы. Дебуфьер стоял согнувшись, одно колено было на полу. А веки так широко раскрылись, что были видны полоски белков над зрачками.

Митчелл прогрохотал по последним нескольким ступенькам, но Роберт уже нашел свой пистолет и стоял в полной боевой готовности, прищурив один глаз.

Дебуфьер поднял руку:

– Нет, – сказал он.

Пуля оторвала его указательный палец и исчезла в голове сквозь появившуюся дырку на переносице. Его тело рухнуло, стукнувшись о бетон, и кровавая лужица начала растекаться под головой с неспешностью густого масла.

Роберт выпустил еще две пули в кровавое месиво его головы.

– Черт возьми, Роберт. – Тим прохромал к холодильнику и распахнул дверцу. Лицо женщины смотрело на него в ужасе; сломанные кусочки грифеля виднелись в некоторых из ран. Он увидел дырки в боках холодильника, которые Дебуфьер просверлил для вентиляции. Вокруг шеи у женщины был закреплен пояс, плотно затянутый под подбородком, чтобы она не могла выбраться из дыры. Один ее глаз был проколот; из него вытекала мутная жидкость и скапливалась на нижнем веке.

Она плакала:

– О нет! Теперь он не один. О Господи, я не могу больше.

– Мы пришли сюда, чтобы вам помочь. – Тим протянул руку к ремню, но она закричала и повернула голову к его руке, щелкая зубами. Митчелл и Роберт стояли за спиной Тима и молчали.

– Я вас не трону. Я судебный… – Тим остановился, сообразив, что его присутствие здесь незаконно. – Я освобожу вас и помогу вам.

Ее лицо расслабилось; на лбу появились складки. Она плакала голосом, без слез. Тим медленно дотянулся до ремня и, видя, что она не пытается сделать движение в его сторону, ослабил его.

Роберт и Митчелл открыли нижнюю дверь. Женщина снова закричала, но они быстро вынули ее из холодильника и положили на пол. От ее тела шел запах гноя, пота и человеческого мяса. Она лежала на полу, ее руки дергались, ноги дрожали; она начала глубоко и громко стонать.

Роберт, спотыкаясь, отошел в угол и прислонился к стене. Он плакал, и слезы прокладывали себе дорожки через пыль от штукатурки, собравшуюся у него на щеках.

Соседи, наверное, уже заявили о взрыве и стрельбе, и полицейские машины вместе со «скорыми», вероятнее всего, были уже в пути.

Митчелл обеими руками нежно держал голову женщины, пытаясь пригладить ее жесткие волосы:

– Мы убили его. Мы убили подонка, который сделал это с вами.

У нее начались судороги, ее руки и ноги стучали по бетону, и Митчеллу пришлось придерживать ее голову, чтобы она не ударилась об пол. Но судороги так же быстро прекратились, тело женщины обмякло – все, кроме правой ноги, которая продолжала выворачиваться, царапая бетон сломанным ногтем. Митчелл встал возле нее на четвереньках, пытаясь нащупать пульс на шее. Он надавил костяшками в ее грудную кость и, не ощутив ответной реакции, начал массаж сердца.

Голова женщины слегка покачивалась от его движений; ее целый глаз, белый и блестящий, как фарфоровое яйцо, смотрел вверх. Рядом стоял на коленях Тим, готовый помочь, хотя он знал каким-то шестым чувством, которое, должно быть, приобрел во время пребывания на минных полях и в вертолетах эвакуации, что ее уже не оживить.

Митчелл прекратил массаж; мышцы на его руках вздулись. Он встал, сцепил пальцы.

– Она умерла. Я подгоню фургон к забору. – Он повернулся и пошел вверх по ступенькам.

Роберт подбежал к женщине:

– Нет! Давай, Рэкли, теперь ты. Давай!

Тим покорно склонился над женщиной, но ее рот под его губами оставался холодным и пустым. Ее жесткое, как доска, тело поднималось и опускалось, как картон, который вдавливают в ковер. Ее губы посинели. Тим снова проверил пульс на сонной артерии – ответ отрицательный.

Лицо Роберта было влажным от пота и размазанных слез.

Тим поднялся, убрал пистолет и легонько похлопал Роберта по плечу:

– Давай выметаться.

Роберт вытер рот:

– Я ее не оставлю.

Тим положил ему руку на предплечье, но тот ее сбросил. До них донесся вой далекой сирены.

– Мы больше ничего не можем сделать, – сказал Тим. – Мы уходим. Роберт. Роберт. Роберт.

– Пошли.

Роберт поднялся, как ребенок, делающий то, что ему велят, и двинулся вверх по ступенькам.