Обвиняется... сенсация

Она сотни раз целовала его глаза, лоб, волосы. Шептала великолепные глупости, прижавшись губами к щеке. Ласкала своим языком его ухо, нежно ухватив зубами за мочку. Обняв Акселя за плечи, крепко вжимая в себя, ломала ногти о кожу, кусалась, царапалась и рыдала. Уже больше от счастья, счастья быть любимой. От предвкушения их общего счастья на всю жизнь.

— Я не отдам тебя никому — это единственное, что прошептала Лотта, закатив глаза, сквозь мутную пелену, как во сне, в состоянии, близком к обмороку, едва различая внимательный, сосредоточенный, но и нежный, любящий взгляд Акселя, то удалявшегося, то вновь падающего на нее всей тяжестью своего мускулистого тренированного тела. Внезапно она задрожала, внахлест, до крови, но не чувствуя боли, закусила нижнюю губу, не понимая, что творит, впилась ногтями в его спину…

«Ну, девочка, ну…» — мысленно, про себя подзадоривал ее Дорфмайстер. Уж он-то прекрасно владел собой. Чувство, что у него получается все задуманное, что он уже стал господином, хозяином, единственным для этой девчонки, чувство вседозволенности еще больше помогало Акселю держать себя в руках. Он не давал себе торжествовать раньше времени и контролировал каждый свой жест. Все его движения были выверены с единственной целью — довести вздрагивавшую, чутко откликавшуюся на каждое его прикосновение Лотхен до полностью безвольного состояния. Но этим не унизить ее, а, наоборот, возвысить, и тогда она, как и все, кто были с ним раньше, будет готова на что угодно, лишь бы испытать вновь дивное ощущение свободы и радости женщины, утомленной любимым. Свободы и добровольного рабства перед мужчиной-господином.

— Ты будешь моей женой, Лотта, — с расстановкой, отчетливо выговаривая каждый звук, в голос произнес Дорфи.

— О мой бог, — лишь откликнулась она в ответ, и сладкая судорога скрутила ее молодое тело на еще не так давно свежих простынях.

— …За что, боже мой, за что? — прохрипел, падая, Мартин Мюллер. Струя крови хлынула из глубокой раны в груди. Уходя в небытие, он пытался зажать кровавую дыру негнущимися, перебитыми в суставах пальцами. — За что?..

Из сообщения западногерманского информационного агентства ДПА

…Еще один человек погиб в результате бандитского нападения на улицах нашего города. Мартин Мюллер, бывший журналист, занимавшийся в последнее время преимущественно литературным трудом, стал сегодня ночью очередной жертвой хулиганов.

По словам представителя местной полиции, ничем не мотивированное нападение было совершено на окраине города. Преступники, вдоволь поиздевавшись над жертвой, убили журналиста ударом ножа на пороге одного из домов. Как правило, подобные нападения совершаются хулиганскими бандами праздношатающихся, не имеющих работы и не желающих учиться юнцов.

Главная сложность предстоящего расследования, считает представитель полиции для связи с прессой, состоит не столько в поисках конкретного преступника, сколько в установлении молодежной группы, совершившей нападение. Возле жертвы обнаружены следы подкованных ботинок армейского образца. Это дает основание предположить, что М. М. (так подписывал Мюллер в молодые годы свои материалы) попался в руки банды «бритоголовых», в экипировке которых армейские ботинки составляют непременный атрибут…

ЧЕРЕЗ ПЯТЬ МЕСЯЦЕВ ПОСЛЕ УБИЙСТВА

Март 88-го Макс встретил в Женеве. По-весеннему приветливая, солнечная Швейцария разочаровывала. Он ожидал встреч, находок, насыщенности жизни, но никому не было до него никакого дела. Иностранец, предоставленный сам себе, обречен на невыносимую скуку в столь тихом городе. Это неизбежно среди добропорядочных швейцарцев. А ведь какие-то месяцы тому назад именно в Женеве Максу довелось ощутить бешеный темп сенсации, пережить столько волнений, обраставших в памяти молодого журналиста все большим количеством почти нереальных, стершихся от времени, но щедро дополняемых воображением деталей.