— В этом весь вы, Вадим Александрович. Все можете купить. — Он медленно опустил меня. — Но я люблю вас таким и принимаю. Как жаль, что я совершенно другой.
— Хватит, я слышал от тебя эту песню. Она мне не нравится, поэтому, прекрати.
— Если бы вы приняли меня таким, то я был бы очень счастлив, — его голос был тихим, мягким, еле уловимым.
— Так скажи мне, что тебя беспокоит. Ты же ведь никогда ничего не говоришь, держишь в себе, а мне приходится самому додумывать. Все время, — слова лились из меня водопадом, — я что-то говорю, а ты лишь изредка бурчишь о чем-то.
— Неправда, — его голос стал громче и увереннее. — Вы сами знаете, что я люблю, а что нет. Я хочу, чтобы вы в работе шли своим путем, а я своим, но при этом мы с вами были бы вместе.
— Но мне-то ты почему никогда ничего не рассказываешь? — моя злоба достигла высшей точки.
— А вы меня об этом спрашивали? Я всегда вам отвечаю на вопросы. Но из-за моей молчаливости, неспособности понять то, что понимают другие, я выгляжу дураком.
— Я же говорил, ты…
— Все считают меня таким. Я не обижаюсь на них, правда. Они хотели сделать так, как им казалось, будет лучше для меня. Даже вы старались делать то, что считали нужным.
— Разве это плохо? — Я поднял на него глаза, его лоб упирался в стопки дел. Он закрыл глаза, жалобно свел брови и тяжело вздохнул.
— Спросите меня, что мне хочется, и я отвечу: иногда принимать решения самостоятельно.
— Хорошо-хорошо. — Я попытался высвободиться из его плена, но Гигант грубо толкнулся вперед, прижимая меня к шкафу еще плотнее. Он положил руки на мои плечи, тем самым сковав по всем фронтам. Ему пришлось сильно наклониться, чтобы его лицо оказалось на уровне моего.
— Спросите меня, — голос дрожал, — что я люблю, и я отвечу: сладкое и вас. Спросите, что именно мне нравится в вас. Я отвечу: черные волосы и светлая кожа. Спросите, почему я пялюсь на вас по утрам. Я не совру и скажу, что люблю когда вы заворачиваете перед завтраком рукава. И то, как спрашиваете о моем самочувствии, хмуро читая новости на планшете и отвечая кому-то. Что хочу потрогать? Ваши руки с выступающими толстыми венами. Когда счастлив? Когда вы улыбаетесь так, что видно ваши зубы. Вам кажется, что выступающие клыки — это уродство, поэтому жалуетесь за это на родителей. Если спросите, что нравится, когда, — он прижался своей щекой ко мне, сглотнул от волнения, а голос оказался прямо над ухом. От его шепота подкосились колени. — Нравится, как меняется в этот момент ваш голос и то, как просите: «пожалуйста, медленнее». — Мои пальцы сжали его одежду, он провел губами по коже, но не остановился в своих словах. — Спросите, чего я боюсь. Темноты и потерять вас. Вы разве не понимаете, что стали для меня самым важным? Даже если я заведу новые знакомства, то не перестану восхищаться вами. Как я могу заменить вас? Моя мама умерла недавно, я же не нашел ей замену. Вас нет в моей жизни, и я один. Хочу быть просто рядом. В углу и безответно. Хотя бы наблюдать, как раньше. Вы не стали центром моего мира. Вы — мой мир.
Я хотел что-то сказать, но у меня заплетался язык, мысли, чувства.
— Я никогда не стану человеком вашего круга, у меня недостаточно ума, чтобы получить хорошее образование. Не смогу общаться с людьми, как это делаете вы. Поэтому мне и радостно, и стыдно стоять рядом с вами. Я не вышел ни лицом, ни телом, ни головой. Я все понимаю, — его голос совсем сорвался. Он уткнулся носом в мою шею, сгребая меня в охапку и сжимая в своих объятиях, — честно.
Гигант превратился в собаку. А, может, он и раньше был огромным псом, просто я этого не замечал. Ему давали команды, он их исполнял, не различал сарказм и ложь, не понимал, почему люди смеются над ним, когда он искренне им верит. Но собаки очень умны и, разумеется, все понимают. И дай им право человеческого голоса, они выскажутся, как Илья. Потому что все понимают. Честно.
— Вам придется терпеть меня, краснеть на общих встречах, мириться с моей простотой и глупостью. Я уродлив. И вы уродливы. Все люди такие. Мой внутренний урод в бородавках, а ваш — с рогами. Мама всегда говорила, что у каждого из нас будет человек, который примет этого урода внутри. Вот что в моем понимании любовь. А в вашем? — но через мгновение он снова не дал мне ничего сказать. — Ответьте себе, пожалуйста.
Мой фундамент, который я заложил еще в детстве, изначально был гнилым. Я все время задавался вопросом: «А почему у меня ничего не выходит серьезного с людьми?» Я строил стены, ставил окна, клеил обои и красил дверные проемы. Но все выглядело очень шатким, кривым и неаккуратным. Как бы я не пытался подлатать одну стену, другая уже начинала гнить. Все дело было в фундаменте. Разрушать его и строить новый дом казалось чем-то непостижимым. Поэтому я раз за разом, вытирая пот со лба, брал шпатель и заделывал дырки в стенах.
Но сейчас мои стены рушились. Гигант, имея высокий рост и огромную силу, ломал каждую из них, не давая мне шанса на восстановление. Он превращал в пыль даже обломки.