Обычное дело

«Тебе то что, заботливый ты мой?» – ответила вопросом на вопрос баба и, не дожидаясь ответа, повернулась к нему спиной и пошла вглубь дома. Нерешительно потоптавшись на пороге, Ромка последовал за ней. Обращая на него внимания не больше, чем на прошлогодний снег, баба вытащила из шкафа рюкзак и, таская его за собой по полу за широкую лямку, начала собираться: одежда, продукты, фляжка, дорожный атлас, патроны. Потом, совершенно не стесняясь Ромки, сняла и бросила в угол окровавленную футболку и начала стягивать джинсы. Совсем страх потеряла, при постороннем мужике. Ромка отвернулся. Да и было бы на что смотреть, старая она уже. Между тем мегера оделась, стянула волосы в хвост, закинула рюкзак на одно плечо, а ружье на второе и, по-прежнему не обращая на парня никакого внимания, пошла вон из дома.

«Эй, ты куда? Ты за ними что ли поедешь?» – припустил он следом. – «Да тебя и близко не подпустят. Пристрелят без вопросов сразу, как увидят».

Противная баба распахнула двери гаража. В другое время Ромка восхитился бы навороченным хромированным чудом, стоявшем там: плавными обтекаемыми изгибами его хищного корпуса, раскосыми глазами, бьющей через край «самцовостью» и мощью каждой детали мотоцикла. Но сейчас было не до того. Неужели она и правда уедет? Она ему, конечно, на фиг не нужна. Но снова остаться одному было реально страшно. Мегера аккуратно налила в бензобак бензин из канистры и, неловко виляя из стороны в сторону, вывела мотоцикл на дорогу. Чувствовалось, что управлять им она умеет скорее теоретически.

«Да подожди ты. Ну куда ты едешь? Я же сказал, тебя сразу пристрелят. И разговаривать не будут. Раз уж тебя не заметили и не забрали, то живи спокойно, не нарывайся. Тебе повезло,» – дыхание у Ромки перехватило, и он закашлялся. Упертая баба оставила эту речь без комментариев, лишь смерила его презрительным взглядом и взгромоздилась на мотоцикл.

«Стой. Ты не можешь меня здесь бросить. Может я больной. Что я буду делать?» – прорвалось наружу Ромкино отчаяние. Оказаться брошенным второй раз за сутки было выше его сил.

«Сдохни. Ты все равно уже труп,» – флегматично бросила баба, равнодушно пожала плечами и укатила.

Бессильная ярость вновь захлестнула Ромку, а отхлынув оставила только злость и ненависть: на полковника Матвиенко, на всех его прихлебателей, бросивших его здесь, на стервозную бабу, на проклятого кота.

Только злость и ненависть и позволили ему продержаться следующие двое суток, пока он подманивал кота. Осторожная рыжая тварь наблюдала за ним с безопасного расстояния, ныряя в кусты всякий раз, когда он пытался приблизиться. Однако, голод – не тетка. Котяра был домашним, избалованным, еду привык находить в миске. На этом и погорел. Поймав, наконец, виновника всех своих бед, Ромка долго с остервенением бил его камнем по голове, превратив ту в кровавое месиво с осколками костей. Он не обращал внимания на изодранные кошачьими когтями в кровь руки и боялся только отключиться окончательно прежде, чем убьет его. Совершенно обессилев, Ромка так и остался лежать рядом с поверженным врагом, задыхаясь и выхаркивая легкие.

Глава 30.

Поселившееся в поселке напряжение за пару месяцев зажило своей, вполне физически ощутимой жизнью: постреливало косыми взглядами на улицах, шуршало по углам быстрыми шепотками, просачивалось, как утренний туман, в каждую замочную скважину. И, в конце концов, опутало всю деревню, как липкая паутина, в которой сколько ни барахтайся, лишь еще больше запутаешься.

Поселенцы разделились на два лагеря. Эпицентр недовольства политикой полковника Матвиенко сформировался вокруг церкви. Чрезвычайно эмоциональные, воодушевленные речи отца Владимира на тему «возлюби ближнего своего» сыграли с ним злую шутку, в который уже раз разбившись о ледяное спокойствие и холодно-рассудочные доводы Николая Петровича, добавлявшего «как самого себя». А, значит, прежде всего надо позаботиться о своей безопасности. Поэтому согласных с его действиями оказалось неожиданно много (больше, чем сам полковник мог предположить). Решающую роль сыграл тот факт, что среди членов погибшей первой экспедиции было много родственников и знакомых островитян. Никто не хотел повторить их судьбу или рисковать жизнями своих детей. Своя рубашка всегда ближе к телу.

В добровольцах недостатка не было. Хотя правила были жесткими. После каждой акции они не возвращались в деревню к семьям, а проводили много времени на карантине в соседней. Но то, что случилось в этот раз, произошло впервые.