Обычные командировки. Повести об уголовном розыске

— У тебя, Сомов, красный диплом. Все знают, что юридический факультет ты закончил с отличием, — говорила молодая женщина в форме старшего лейтенанта милиции. — Я закончила тот же факультет на два года раньше тебя, и просто в голове не укладывается: как ты — человек, прекрасно знающий советское уголовное право, смог так поступить? В газетах, по радио мы ежедневно читаем и слышим, как наша партия, государство, вся страна выступают в защиту прав человека, как постоянно, незыблемо укрепляется социалистическая законность. А ты, Сомов, своим поступком облил грязью весь наш коллектив. — Старший лейтенант направилась в зал. Остановившись у рампы, посмотрела на Николая. — Опасный ты человек, Сомов, для нашей работы. Очень опасный. Такие могут к собственной цели пройти по трупам. Я присоединяюсь к предложению Потеряйко.

Прения продолжались долго. Николай плохо слушал, плохо воспринимал происходящее.

Он понимал, что вот здесь, сейчас решается его судьба, и ему хотелось вскочить и громко, на весь зал, крикнуть, что он глубоко сожалеет и раскаивается, согласен на любое наказание, лишь бы остаться в уголовном розыске, что он полюбил эту работу и будет честно трудиться. Но решиться на такое признание не хватило сил да и не позволял характер.

Когда майор Фролов попросил слова, зал настороженно притих. Алексей Иванович поднялся на сцену, молча постоял, словно размышляя, с чего начать, и со своей грубоватой прямотой заявил:

— Я виноват в том, что натворил Сомов, и наказали меня правильно. Не заметил, когда и как парень превратился в кустаря-одиночку и со своим честолюбием погряз в тридцати шести томах «Тайны». Тут предлагают исключить и выгнать Сомова, а я прошу оставить его под мою ответственность...

Сомов понял, что совсем не знает своего начальника. Он и не помышлял, что именно Алексей Иванович станет на его защиту. А он, Сомов, даже не рассказал ему о своем последнем разговоре с Драгиным. Спиридон перед смертью позвал его и, собравшись с силами, попросил: «Людям скажи, что нет на мне крови сродственников. Я давно им все простил. Марфу-то я любил. Тогда, в Старицах, Родион стрелял в председателя и свой карабин у меня спрятал. Оружье-то нашли, меня в каталажку, а тут Марфа на свидание приехала, плачет, в ногах валяется: сознайся, мол, возьми на себя вину, не оставляй Людмилу без воспитателя. Я и согласился прикрыть Родиона, как и он прикрыл наш грех с Марфой. Людмила-то — дочь моя кровная...». Это были последние слова Спиридона Драгина.

После собрания Сомов подошел к Фролову:

— Простите, Алексей Иванович, я все понял...

— Ох, боюсь, что еще не все. — Фролов внимательно оглядел своего подчиненного, грубовато усмехнулся и посоветовал: — Прочти клятву Гиппократа. Она хоть и для медиков, но и нам тоже подходит. Там хорошо сказано, как будто специально для нас, дословно не помню, но смысл такой: борясь со злом, не причиняй сам зла людям.