Обыкновенная пара

— Беатрис, тебе что, вот прямо так уж обязательно нужна именно пицца?

Она улыбается, как учительница улыбается двоечнику, вообще-то симпатичному, но малость туповатому, этакая снисходительная улыбка.

— Да! Пицца — это так мило, и это лучшее блюдо для семьи: одно для всех и легко делится. Давай, иди!

— Знаешь, раз ты хочешь пиццу, то сходи за ней сама…

— Что?!

Оскорбление величества.

— Ничего. Просто говорю: ты тоже можешь за ней сходить, ты знаешь, где ее продают.

— Бенжамен, что на тебя нашло, почему ты разговариваешь со мной таким тоном?

— Ничего. Ничего не нашло. Но если ты хочешь пиццу, то и сходи за ней сама.

— Бенжамен, ты не оправдываешь моих ожиданий! Хочешь, чтобы тебе все на блюдечке подносили! Надо идти в ногу со временем, дорогой, с глупостями пора завязывать! Забудь, как жили твои родители! Забудь! С этим покончено!

Вот уже и кричит.

Марион идет прятаться в свою комнату: после скандала в детском саду скандал дома… какой из двух моей девочке кажется более серьезным?

— Бенжамен, с рабством женщин покончено!

— Знаю…

— И что? Сожалеешь об этом? Тебе бы это понравилось? Хочешь, чтобы я была у тебя прислугой? Чтобы ты мне приказывал?

— Нет, Беатрис, мне этого не надо. Не всякий мужчина обязательно должен быть мачо.

— Наслушалась я таких речей! Наизусть их знаю! «Я за равенство полов, но…» Вечное «но»! «Мы с тобой равноправны, но…»

— Не кричи, пожалуйста…

— Я не кричу!

— Кричишь…

— Ах, как у тебя все просто! Если я высказываю свое мнение, значит, кричу! Опять увиливаешь от ответа, Бенжамен, это для тебя характерно! Всегда говоришь, что я кричу, только чтобы не слушать! Но… Что ты делаешь? Куда ты?

— Увиливаю.

Я распахиваю дверь комнаты.

— Бенжамен, вернись!

— Нет. Вернусь, когда ты успокоишься.

— Не разговаривай со мной так… Тебе не понять, как это на меня действует… Это…

Ее голос дрожит, речь все невнятней.

Я останавливаюсь на пороге.

Жду…

И что я слышу…

Всхлипывания, такие трогательные всхлипывания… Я проклинаю Эме и его выдумки: это он виноват в том, что жена расплакалась, это он меня подставил. Она слабая, она чувствительная… И все потому, что я не сбегал за пиццей. Черт-те что!

Подхожу к ней.

Она плачет тихо, как ребенок. И я причина ее горя.

— Ты ошибаешься насчет меня, Бенжамен, ты думаешь, что я сильная, бесчувственная, а я… Я очень нервная. Когда ты так со мной разговариваешь, это все равно как если бы ударил, мне больно, это меня убивает…

Она смотрит на меня потерянным взглядом. Взглядом зовет на помощь.

Я вытираю ее слезы, говорю, что с этим покончено, что мы не будем ссориться из-за пустяков и что Марион, слушая нас, очень расстраивается…

Она робко кивает:

— Да… Нам обоим надо сделать над собой усилие… Осознать, что мы не можем слишком много друг от друга требовать… Постараться не обижать друг друга… Вот видишь, этого как раз и не понял Орельен…

Орельен? Опять Орельен? Может, ему поселиться в этом доме, раз тут только о нем и говорят?

— Бенжамен, я пойду успокою Марион, ты же знаешь, она расстраивается, когда ты так со мной разговариваешь. Она не понимает, как это: у нее такой добрый папа — и вдруг он заставляет плакать ее маму. Для ребенка это потрясение. Разумеется, она отождествляет себя со своей мамой… Я успокою ее, а ты пока сходи за пиццей, нельзя надолго откладывать ужин, девочке рано вставать… завтра в садик…

Она берется за ручку двери детской и слабо мне улыбается — как выздоравливающая. Она мне улыбается — терпимая, чуткая, нежная.

— Ссориться из-за пиццы… Ты уморителен, Бенжамен…

Я выхожу из дому.

Я бреду куда глаза глядят.

Так подростком, возвращаясь домой, я воображал, что иду в другое место. В другое…

Словно мне до смерти хочется сбежать…

8 Кастрюля и зайчик

Меня тошнит. Мне свело желудок. И это никак не проходит.

Сегодняшний обед в индийском ресторане?

До чего тяжело на сердце.

Первая же попытка провалилась.

Я не способен сказать «нет». Я ничтожество.

Пицца отвратительная. Картон, свинец, бетон. Она несъедобна.

Каждый кусок — это жертва, это наказание. Но я ем — ради Марион. Кусочек за Марион, еще один… Иначе… Иначе она не доест свою порцию, скажет: «Я тоже больше не хочу!» Если я подам дурной пример, детка поймет, что и она имеет право на такое. А если она не съест все до крошки, то больше ничего не получит и останется без сладкого, без йогурта, без ничего — «Раз ребенок не доел, значит, не голоден».

Я больше не могу. Доза пиццы смертельна. Откладываю нож с вилкой, обойдемся без сладкого.

— Пицца — лучшее блюдо для семьи! Пицца — это праздник! Моя мать и слышать не хотела о том, чтобы покупать «готовые блюда». Она считала, что женщина, которая только и может, что разогреть, — плохая мать, неспособная потрудиться ради того, чтобы накормить семью. Я только и мечтала попробовать настоящую пиццу, какую едят мои подружки, но она непременно хотела готовить сама. Ну и в результате у нее получалась не пицца, а пирог с помидорами. А все потому, что она не могла преодолеть в себе идиотский комплекс вины! Улавливаешь, Бенжамен?