Обыкновенная жизнь

В конечном счете жизнью движут главным образом две силы: привычка и случайность. Сдав выпускные экзамены (едва ли не разочарованный тем, как это оказалось легко), я не имел никакого определенного представления о том, кем же я, собственно, хотел бы стать, но так как мне уже дважды случалось давать уроки (и в обоих случаях я казался себе важным и большим человеком), то и открывалось мне то единственное, что походило на привычку: учить других. Почему и решил я записаться на философский факультет. Отец был доволен этим: учитель - все-таки государственный служащий и по выслуге получает пенсию. В ту пору я был уже долговязый, серьезный юноша и обрел право сидеть в трактире за столом, накрытым белой скатертью, вместе со священником, нотариусом и прочей городской знатью, и важничал я невероятно: впереди была жизнь. Я как-то сразу увидел, до чего же эта знать провинциальна и мужиковата; и я считал себя призванным добиться большего, чем они, и принимал таинственный вид, как человек, вынашивающий великие планы. Однако и за этим крылась лишь моя неуверенность, да отчасти боязнь шагнуть в неизвестное.

Пожалуй, то был самый трудный момент в моей жизни - когда я вышел из поезда в Праге со своим чемоданчиком и вдруг потерял голову: что дальше, куда податься? Мне чудилось - все на меня оглядываются, смеясь тому, как я стою, растерянный, с чемоданчиком у ног; я мешал носильщикам, люди натыкались на меня, извозчики окликали: "Куда подвезти, барич?" В панике подхватил я чемоданчик и пошел скитаться по улицам. "Эй, с чемоданом, сойдите с тротуара!" - крикнул мне полицейский. Я бежал в боковые улицы, совсем потерявшись, без цели, перекладывая чемодан из руки в руку. Куда я? Не знаю, а потому надо двигаться, остановись я - будет еще хуже. В конце концов я уронил чемодан,- пальцы мои совсем онемели от тяжести. Это случилось на тихой улочке, между булыжниками пробивалась травка - совсем как у нас на площади; и прямо перед моими глазами на воротах дома прибито объявление: "Сдается комната для одиноких". Я вздохнул с безграничным облегчением: все-таки нашел!

Я снял эту комнату у неразговорчивой старухи; в комнате стояла кровать и кушетка, она наводила уныние, но не важно: ведь я уже в безопасности. Я был в жару от волнения, не мог ни есть, ни пить, ничего, но приличия ради притворился, что иду пообедать, и пошел бродить по улицам, страшась не найти дорогу к моему пристанищу. В ту ночь нервная лихорадка дурманила мне голову, разбивая сон, я проснулся под утро, а в ногах моей кровати сидит толстый молодой человек, от него разит пивом, и он декламирует какие-то стихи.

- Ага, продрал зенки-то, - сказал он и продолжал декламировать.

Я думал, это мне еще снится, и закрыл глаза.

- Господи, вот болван,- промолвил толстый молодой человек и начал раздеваться.

Я сел; молодой человек, сидя на моей кровати, разувался.

- Опять привыкать к новому идиоту, - посетовал он - Скольких трудов мне стоило заставить твоего предшественника заткнуться, а ты собираешься теперь дрыхнуть как пень!

Это было сказано с горечью, но я страшно обрадовался тому, что кто-то со мной разговаривает.

- Что это были за стихи? - спросил я.

Молодой человек рассвирепел.

- Стихи! Что ты понимаешь в стихах, молокосос! Послушай,- заплетающимся языком бормотал он,- хочешь со мной ладить, тогда упаси тебя бог разговаривать со мной об этом дурацком парнасизме. Ни хрена ты в поэзии не смыслишь.

Держа ботинок в руке и заглядывая в его недра, он начал тихо и страстно читать какое-то стихотворение. Очарование легким морозцем охватило меня все это было так бесконечно ново и странно. Поэт швырнул ботинок в дверь - в знак того, что кончил,- и встал.

- Нищета,- вздохнул он.- Нищета.

Он задул лампу и тяжело повалился на кушетку; слышно было, как он что-то шепчет. Потом в темноте раздался его голос:

- Слушай, как там дальше: "Ангел божий, мой хранитель..." А? Тоже не помнишь? Вот станешь такой же свиньей, как я, и тебе захочется вспомнить, погоди, ох, как захочется.

Утром он еще спал, опухший и растрепанный. А проснувшись, смерил меня угрюмым взглядом.

- Философию изучать? К чему? И охота тебе...

Однако он покровительственно проводил меня к университету - "вот здесь это, а там то, и пошел ты к черту ". Я был сбит с толку и околдован. Так вот она, Прага, и вот какие здесь люди! Наверное, это в порядке вещей, и мне надо приспособиться.