Обыкновенные девчонки (сборник)

— Что такое? Ежик нездоров? — тихо спросила она, оглядываясь на его кроватку.

— Нет, он здоров, — ответила мать и быстро спрятала что-то в ящик стола.

— Сергей? — еще тише спросила Гуля.

— Да, Гуленька, — просто сказала мама. — Товарищ его пишет… Но ведь это еще надо проверить. Может быть, ошибка…

Гуля на секунду закрыла глаза.

— Покажи, — сказала она матери и опустилась на кровать.

Мать протянула ей сложенное треугольником письмо. Медленно, точно онемевшими пальцами, Гуля развернула клетчатый листок. На колени к ней упала фотографическая карточка. Да кто же это? С карточки смотрела на нее смеющаяся девушка с развевающимися на ветру волосами.

Гуля не сразу узнала себя на этом недавнем снимке, который был подарен Сергею в одну из самых счастливых минут, а теперь вернулся как вестник несчастья.

«…Ваш муж, — написано было в письме, — убит осколком вражеского снаряда в висок. В его комсомольском билете мы нашли вашу фотокарточку…»

— Приляг, Гулюшка, — сказала ей мама, укрывая ее стареньким шерстяным платком. — Ты вся дрожишь как в лихорадке.

Гуля легла и долго лежала, не двигаясь, глядя широко открытыми глазами в темнеющее за окном небо. Она не могла плакать. Мысли ее путались. Она думала сразу и о Сергее, и о Саше, о том, что они уже не увидят победы.

Проснулся Ежик. Он закричал громко, обиженно, словно все были виноваты в том, что он проспал свой ужин.

Гуля взяла его, и ей стало как будто легче оттого, что в руках у нее шевелится это маленькое, теплое, требовательное существо.

— Еженька, Сереженька, — сказала она, неожиданно для себя самой назвав мальчика именем его отца, которого ему уже не суждено было увидеть.

Покормив ребенка, она снова уложила его в кроватку и, постояв над ним несколько минут, села писать письмо Сашиным родным в приволжский город.

Она писала, обдумывая каждую букву, выбирая из всех слов на свете самые нежные и утешающие.

А в конце письма она написала:

«Мы не простим врагам эту смерть. Мы не забудем гибели наших мужей, сыновей и братьев, которые так же, как Саша, любили жизнь, солнце, так же хотели жить. Клянусь вам, что мы отомстим за вашего милого мальчика».

Уже была поздняя ночь, когда Гуля кончила письмо.

В эту минуту она поняла, что решила идти на фронт.

Вместе с письмом Гуля послала Сашиным родным его черную записную книжечку, полную цифр и чистых юношеских мыслей.

Дома

Шли дни. Зима уже была на исходе. Гуля работала не покладая рук. Ее можно было видеть всюду — и в библиотеке за стойкой, и в перевязочной, где, наклонившись над раненым, она осторожно накладывала повязку, и на ярко освещенной эстраде госпитального клуба, когда, сняв халат, она в своем коричневом бархатном платье читала стихи людям с забинтованными головами, с руками на привязи, с ногами в лубках.

Вспомнив, что она опаздывает кормить Ежика, Гуля наскоро одевалась и бежала домой.

А в это время Ежик надрывался от крика… Гулина мама пыталась напоить его сладкой водичкой, но Ежик отбрасывал от себя ложечку и кричал требовательно и сердито.

Тогда бедная бабушка принималась ходить с ним по комнате, пела ему песни, рассказывала сказки, но ничего не помогало. Ежик не нуждался ни в сказках, ни в песнях — он хотел молока.

И когда Гуля влетала в комнату, она сбрасывала с себя на ходу жакет и, усаживаясь на кровать с Ежиком, по-детски оправдывалась:

— Прости, мамочка, я не знала, который час.

— Проси прощения у своего сына, а не у меня! — говорила молодая бабушка. — Ты просто уморишь его голодом.

А Ежик, уже успокоенный, громко чмокал губами и сонно водил по Гулиной щеке пухлой ручонкой, как бы перетянутой ниточкой. Она ловила губами и целовала эту ручонку и, поглаживая крутой, вспотевший лобик, смотрела на сына сквозь слезы. «Как я расстанусь с тобой, счастье мое?» — думала Гуля.

Конечно, она сама хорошо понимала, как трудно маме справиться с Ежиком, когда ее нет дома. Ежик научился уже сам становиться на ножки в своей шаткой плетеной кроватке, и его нельзя было ни на минуту оставить одного. Таскать его целый день на руках было очень тяжело. Ежик в семь месяцев уже был крупнее и тяжелее годовалого. Гуля также вполне представляла себе, как трудно каждый день выносить Ежика гулять, выволакивая его на санках, укутанного в ватное одеяло, с третьего этажа во двор.

Все это Гуля хорошо знала, и ей было горько видеть, как измучилась и похудела мать. Но Гуля знала уже и другое, о чем пока еще не говорила дома, — что иного пути для нее нет.

С каждым днем у нее крепла уверенность в том, что ее место там, где идут самые жаркие бои, — на передовой линии фронта.

Прощание

Пришла весна, бурная, солнечная башкирская весна. На улицах стоял шум от бегущих вниз потоков. Был день Первого мая. Первый военный май… Гуля прибежала домой. Она была одета по-военному, в длинной шинели, подпоясанной ремнем. Она давно уже работала в штабе дивизии, и мать не удивилась, когда увидела ее в военной форме.

— Что так рано? — спросила она.

— Мама, — сказала Гуля чуть дрогнувшим голосом, — я пришла попрощаться. Я еду на фронт.

— Неужели тебя мобилизовали? Ведь у тебя ребенок…