Обыкновенный парень

Свежий порывистый сиверко трепал хвою, хлестко швырял в лицо колючие пригоршни снега, рвал из рук потяжелевшие чемоданы. Морозило, скрипели сосны, снег под ногами, ветер выдувал последнее тепло из-под пальто. Мужчина в меховой ушанке и в драповой рыжей москвичке, занятый своими мыслями, отстал от попутчиков. Он поднял воротник, надвинул к глазам шапку. На холоде вспомнился мартен. Горячие и длинные языки факелов из заслонок, огненное дыхание печи. «Ну и отпуск…» — подумал про себя. Представив одутловатое лицо старшего машиниста, он отвернулся и даже в сердцах сплюнул. Костерил своего начальника: страшно не хотелось зимой в отпуск идти. А убедил, пошел. В прошлом году летом отгулял, чего же еще, другие тоже летом хотят!

Потом он подумал о Витьке. Сын учится во втором классе, любит строить корабли, рисовать башенные краны и хочет первым побывать на Луне. Он очень похож на отца: круглолицый, беленький, с большими голубыми глазами. Витьку учит зимой играть в хоккей, чинить старенький «иж», удить рыбу. Жена Наталья почему-то не вспомнилась. Сегодня она приготовила ему завтрак, на прощанье сказала:

— Вот фрукты тебе на дорогу, в кулек положила, прихватишь с собой.

Он промолчал. Хлебая щи, думал о другой Наталье. О той, которая сидела с ним за одной партой в школе рабочей молодежи, работала в одном с ним цехе машинистом крана, мечтала стать сталеваром.

Над ней еще трунил:

— Баба-сталевар. Щи бы училась варить.

А вообще нравилось, что такая смелая.

Куда делась любовь?

Бывало завалку на печи делаешь, а сам на кран глаза косишь. Красивая была девчонкой Наталья. На работу одевалась чисто, просто. Но до чего ей все шло! Особенно свитер красный и берет такого же цвета. Личико круглое, белое, брови черные, живые и не давят на глаза, а парят над ними. И работала Наталья лихо. Умела за двадцать минут и чугун в печь слить, и бункер зацепить сама. А за это в мартене машиниста вдвое ценят. Искусством этим обладает не каждый.

Поженились они поздней осенью, когда на клумбах в заводском парке только ромашки еще желтели. Поначалу жили дружно. На завод вместе, в школу, в магазин тоже. Витька родился слабеньким, часто болел, внимания требовал к себе много. Ни свекрови, ни тещи у них не было.

От учебы в школе рабочей молодежи Наталье пришлось отказаться. Получили с завода участок, обрадовались: будет свой сад, свои витамины для Витьки.

Только пришла весна, загрустили. Потому что все оказалось делом нелегким, хлопотливым. Сад нужно весь перекопать, гряды сделать, посадить. Одного поливу сколько! Тут глаз да руки вон как нужны. А где их возьмешь, если оба работают… Однажды приехали в сад: крыжовник весь голый, ровно его кто-то объел и на смородине верхушки сморщились. Спросили у соседа — отчего да как. Ну дал он опрыскиватель, яда тоже не поскупился. Только под конец сказал:

— Надо было раньше приехать. Теперь-то кусты полностью заражены…

Подождал, подумал Федор да и сказал Наталье:

— Так у нас ни дома, ни в саду порядка не будет. Увольнялась бы ты с мартена. Денег всех не заработаешь, да и не женское это дело сталь варить. Да и Витька рук требует.

Промолчала Наталья, ничего на это не ответила. А через месяц начальнику цеха подала заявление о своем уходе с завода.

Ладно тут у них жизнь пошла. С работы придешь — обед горячий, вкусный, домашний. Поешь — и учеба охотней в голову лезет. Десятилетку кончил, в институт поступил. Витька присмотрен, обут, одет, уроки проверены. Всякие соленья, варенья на зиму заготовлены. А Наталье не сидится: то за ягодами, то за груздями в лес отправится.

Гости придут — хвалят. Только сама Наталья не шибко радуется. Если улыбнется, то одними губами. Если развеселится, то лишь за рюмкой в гостях. Начнет муж к занятиям готовиться, подойдет, возьмет учебник в руки, прочитает задачу:

— Объясни, Федя, как решить? — и вздохнет.

— Так ведь институт не школа, — ответит, — не поймешь.

Захлопнет задачник, на кухню уйдет и ни слова больше у нее не вытянешь.

Да о чем было говорить? Придет домой с работы, пообедает и в школу. Там он чувствует себя на месте. Есть о чем поговорить, с кем пошутить, посмеяться.

Идти бы Федору с такими невеселыми мыслями до самых «Сосновых горок» да вдруг почувствовал, что кто-то за ним подглядывает. Вскинул голову и увидел рыжие, круглые, озорные глаза. Белка. Хвост пушистый, трубой, в лапах шишка, важно, как будто перед фотографом, уселась на ветке. Заметив, что за ней следят, оттолкнула шишку и ракетой вверх подалась. Свистнул вдогонку ей Федор, шапку скинул, замахал. Нагнулся за шишкой, а на снегу следы. Пригляделся: с копытцами. Пошел по ним, они к большой сосне привели, а около нее снег до самой земли разворочен, и оттуда, что зеленый огонек, травка молоденькая торчит. Коза, видать, кормилась, не иначе.

Глянул Федор по сторонам: думал, может, и козу, где заметит, куда там, поземка кругом, сугробы длинным языком лижет, снегом в желтые стволы швыряет, бесится. А Федору вдруг смешно ни с того, ни с сего стало. Сложил ладони рупором, крикнул что было мочи:

— О-го-го-гоо!

— Оо-оо-оо! — откликнулся лес.