Обыкновенный спецназ. Из жизни 24-й бригады спецназа ГРУ

Особенно мне запомнился случай в одной из частей Читинского гарнизона. Командир взвода, офицер приказал посадить провинившегося бойца в металлическую бочку и бить по ней ломами в течение продолжительного времени. Психика солдатика не выдержала, он сошёл с ума, офицера посадили на несколько лет.

Служба в армии в любом качестве и на любой должности — это постоянное стрессовое состояние, и каждый из нас, конечно же, старался облегчить себе жизнь, что само по себе, естественно, не стыдно. Другое дело, что это не должно было происходить за счёт других. «Каждый умирает в одиночку», гласит спецназовская мудрость, но святая обязанность ближнего — помочь другу выжить. Можно было обладать целым букетом отрицательных качеств, таких как, например, хамство, распутство, пьянство, жадность, жестокость и тому подобное, но если ты был надежным и на тебя можно было положиться в критической ситуации — прощалось всё.

Вторая потеря случилась этим же летом. Заместитель начальника штаба майор Бухер уехал в командировку в Читу и там погиб. Его убили при невыясненных обстоятельствах.

В начале июня, а точнее шестого числа, начались прыжки. В училище в Рязани это происходило размеренно, чётко и, главное, планово. После подъёма в 2.30 ночи бегом мчались на склад для получения и погрузки парашютов, затем завтрак, а после завтрака у главных ворот нас уже ждала колонна машин. Рассвет мы встречали на аэродроме «подскока» в Дягилево. После обеда курсанты, как правило, уже сидели на самоподготовке.

Здесь, в бригаде, всё происходило несколько иначе. Подъём был также глубокой ночью, и к утру подразделения уже находились либо в долине Алакой — ещё называемой «кузнечик», — либо в гарнизоне Степь на военном аэродроме. В первом случае прыжки совершались с самолёта АН-2, во втором — с военно-транспортного Ан-12. Маленький «кукурузник» взлетал и садился прямо здесь, на поле, поэтому офицеру не представляло труда совершить два парашютных прыжка в день. А вот если взлёт происходил со Степи, это практически сделать было невозможно. Однажды, а именно 16 июля, мне удалось это сделать. Я и сам не помню, как это могло получиться, но запись в книжке учёта прыжков совершенно точно об этом сообщает, даже спустя три десятка лет.

Авиатехника выделялась бригаде на короткий, строго ограниченный срок, а погода в Забайкалье, в смысле подходящих условий для прыжков, не баловала. Частенько, прибыв на аэродром, могли целый день прождать, когда ветер утихнет, и ни с чем возвратиться в часть. Но во сколько бы не заканчивались прыжки, следующим утром подразделения вновь должны были находиться в полной готовности, поэтому сразу после приземления начиналась укладка парашютов. День путался с ночью, спали урывками по 10–30 минут при любой возможности. Долгое ожидание взлёта было счастливым моментом для отдыха. Спали в самолёте до самого момента его покидания, и только рёв сирены подбрасывал с места. В этой круговерти июнь пролетел мгновенно.

Июль мне запомнился тем, что я умудрился отслужить 17 нарядов в должности начальника караула. Однажды в первой половине месяца я в очередной раз заступил на дежурство, а на следующий день в части отрабатывалась учебная тревога, где я по боевому расчёту должен был принять посты под охрану. Пришлось сменить самого себя. Около суток бригада занималась отработкой выхода на запасной пункт дислокации. После окончания меня должны были поменять, однако теперь уже по графику нарядов меня, в нарушение всех законов и уставов, вновь ожидала «любимая» должность.

Письмо с войны

Здравствуй, Андрюха.

От тебя что-то давно ничего нет. А тут у меня масса новостей. Первая и основная, что меняю место службы в славном городе Кабуле на не менее славное место в Кандагаре. Тут у меня «жучка» за «жучкой» стали умирать, что называется. Вообще-то, это «синдром Пильникова» (Леша Пильников отличался потрясающей невезучестью. — Прим. авт.) Я уже стал из г… вылезать, но без доброжелателей не обошлось, поэтому еду на линейную роту, о чём не жалею. Завтра приедет сменщик Вовка Дядело. Вот такие дела. А вчера замка, прапорщика, убило — подорвался на самодельной мине-ловушке. И хотя все знали, чем занимается, никто не остановил его.