Обыкновенный спецназ. Из жизни 24-й бригады спецназа ГРУ

Тем временем наша бригада убыла на августовские учения, а я подписывал обходной лист. Пришлось отправиться в Безречную, чтобы получить в КЭЧ подпись о том, что я сдал квартиру в исправности. Глупее не придумаешь — добираться за 50 километров, чтобы люди, не видевшие в глаза 23-й площадки, заверили мне то, к чему реально отношения не имели.

24-я бригада

Машин в городке не осталось, и я отправился пешком в надежде на попутную машину. Не успел я одолеть и пяти километров, как меня догнал уазик. Я подумал, что едет начальство и останавливать автомобиль было просто глупо, но машина остановилась сама. Дверца распахнулась, и выглянул полковник из разведотдела округа. Пару часов назад я видел его на 23-й площадке. Он сурово посмотрел на меня и спросил:

— Товарищ офицер, почему не на учениях?

— Я — заменщик, товарищ полковник. Следую в безреченскую коммунально-эксплуатационную часть с обходным листом, — бодро отрапортовал я, застёгивая ворот рубахи и поправляя галстук.

— А сколько ж до километров до Безречной? — уже совсем другим тоном уточнил начальник

— Восемьдесят, — соврал я.

Полковник восхищенно посмотрел на меня, очевидно решив, что вознамерился всё одолеть пешком, и произнёс:

— Садись, до Мирной доброшу.

Невдомёк было начальнику, что именно на это я и рассчитывал, когда отправлялся в путь.

Ещё через неделю я ехал в кузове ЗИЛ-131, ежась от пронизывающего ветра. Рядом со мной сидел старший машины Володя Барсуков. Мы молчали. В ногах болтались мои чемоданы. Я смотрел по сторонам, стараясь как можно отчётливей запечатлеть в памяти картины последней поездки с 23-й площадки до станции Ясная. Тёмный силуэт леса и крутой сопки удалялся, постепенно исчезая вдали, справа медленно проплывали огоньки Хара-Бырки, слева раскинулась долина Алакой, ещё дальше, почти на линии горизонта, светились огоньки одиноких кошар. Десятки, сотни раз этот пейзаж сопровождал меня этой дорогой, и вот теперь это происходило в последний раз.

Я настолько привык к этим отдаленным местам, что некоторые блага цивилизации во время отпуска мне казались чуждыми, суетливыми и даже вредными. Мой трёхлетний сын Игорь, впервые оказавшись в городе, впал в шок. Уже здесь при посадке в дежурную машину он упорно отказывался залазить в кабину, упираясь ногами и руками, как будто понимая, что его навсегда увозят из родных мест. В Чите он молчал и только испуганно озирался по сторонам, а когда мы попытались сесть в троллейбус, начал орать, что есть мочи (дословно): «Люди добрые, помогите! Выпустите меня отсюда Христа ради!»

Это будет позже, а пока я трясся в привычном ЗИЛ-131, и мою душу разрывали противоречивые чувства. Ликование — от того, что наконец свершилось то, к чему так долго и трудно шёл; щемящее чувство грусти об ушедшем, которое вовсе не хотелось возвратить обратно; робость перед будущим — как-то встретит и примет незнакомый коллектив на новом месте службы? Нечто подобное я испытывал при выпуске из училища, но в этот раз ощущение было сдобрено обретённой за пять лет мудростью.

На станции я скупо попрощался с Володей и отправил его обратно, не дожидаясь поезда, — ведь завтра ему предстоял обычный и нелёгкий день командира группы спецвооружения. Ещё через час мы погрузились в поезд, и прошлое окончательно становилось таковым с каждым метром, отдалявшим меня от заброшенного полустанка под названием Ясная. На сегодняшний день эти метры превратились в 27 лет жизни.

Я грустно смотрел в чёрное окно и видел только своё отражение. Пять лет утонули в непроглядной забайкальской ночи, а колёса, казалось, отстукивали бодрый мотив популярной тогда песни: «Когда это было, когда это было во сне наяву. Во сне наяву по волне моей памяти я поплыву…»

Письмо с войны

Андрюха, привет!

Я жив-здоров, лежу в медроте после аппендицита. Готовимся к выводу. Гилуч уже в Союзе. Тут остался я да Тхоривский.

П. в себе ногу прострелил — в Союз отправляют — сучара. Надеюсь на документы, что подойдут, а не подойдут — так и хрен с ним — немного осталось.

Олега Онищука в мае наградили…. Это образно.

Буду заканчивать. Напиши. Саша.

4.06.88.

Через несколько дней после того, как я получил это последнее письмо из Афганистана, Саша вернулся в Союз. Ждать и получать эти письма оказалось нелёгким делом. Я был Саниным «душеприказчиком», иначе говоря, мне в случае его гибели должны были сообщить первому. Каждый раз, когда почтальон приносила почту в военкомат, где я подвизался военным клерком по причине несостоятельного здоровья, душа моя замирала от страха. А уж если вдруг приносили во внеурочное время телеграмму, то и вовсе…