Обыкновенный волшебник

– Вы что пьете? Кофе? Вы знаете, что кофе – энергетически неправильный напиток, впрочем, как и черный чай. – Страхов взмахнул рукой и заказал большой чайник облепихового чая с медом и пару клубничных пирожных.

– Вы любите клубнику? – уточнил он.

– Что? Я? Нет-нет, мне ничего не нужно! – запротестовала я, но официантка уже ушла, и протест затух, как огонь без доступа кислорода. Я покачала головой, затем принялась налаживать свой старенький боевой диктофон. Нажала кнопку, но последовавший за этим вопрос был задан не мной.

Страхов повернулся ко мне вполоборота, посмотрел мне в глаза, улыбнулся и спросил, как мне нравится жить в Москве. Я тут же смутилась. Еще одна деталь, внимание на которой, как и многие приезжие, не люблю акцентировать. Да и чем, в самом деле, я отличаюсь от москвички? Меня часто принимают за коренную жительницу столицы. Основные признаки – бег по улицам на сумасшедшей скорости, хорошая ориентация в метро и, главное, отсутствие улыбки и вечное недовольство ценами, людьми, толпами и вообще всем-всем-всем. Замешательство, наверное, было прямо написано на моем лице. Неужели по мне так сильно заметно, что я родом издалека? А потом я вспомнила наш семинар про ауру. Он же знал, что я покинула дом. Ясно же, что этот дом не может располагаться в Москве.

– Живу тут уже пять лет. Даже больше! – фыркнула я, отведя взгляд.

– Мой вопрос вас чем-то обидел? Я спросил просто так, – Страхов помедлил. – Хотите, чтобы я отвечал на ваши вопросы, но не хотите отвечать на мои? Почему? Ведь я даже не собираюсь помещать это в газету. Вы должны быть откровенны со мной, мне не нужны никакие игры, в которые вы привыкли играть, Василиса.

– Дело не в этом, – замотала головой я. – Я просто не понимаю, откуда вы все это…

– Откуда я узнал все это? – Страхов рассмеялся. – Господи боже мой, да разве это тайна? Тут даже не надо никакого ясновидения, это написано у вас на лице. Во всяком случае, я такие вещи вижу. Ну что, квит про кво? Как в «Молчании ягнят»? – Он неожиданно прикоснулся рукой к моим волосам, заставив меня подпрыгнуть на месте от неожиданности. Он убрал прядь волос мне за ухо и кивнул на солонку на столе. Оказывается, мои волосы уже практически вывалялись в соли.

– Простите, – снова я реагировала странно и невпопад, и все из-за этой его привычки касаться людей, сидеть с ними рядом, смотреть на них в упор своими магнетическими черными глазами. Почему он целитель? Ему надо было стать звездой, он бы затмил Киану Ривза и прочую старую гвардию Голливуда.

– Так как насчет «быть откровенной»? – переспросил он.

– Договорились, – я судорожно сглотнула слюну. – Итак, как мне в Москве? Честно говоря, дорого. Скажите, а это правда, что вы ничего не помните о своем прошлом? Я имею в виду, поняла, что вы не помните ничего об инциденте. Но, скажем, о своем детстве вы что-то помните?

– Хорошая подача, – одобрил Страхов. – Вы молодец. Но этого недостаточно.

– Почему это? – моментально ощетинилась я. – Для чего недостаточно?

– Для того, чтобы ваша мечта сбылась. Видите, Василиса? Иногда это бывает очень непросто – говорить людям то, что я знаю и вижу. Вы – самый обычный, посредственный журналист, и лучше бы вы выбрали другое направление в жизни. Но разве я порадую вас таким комментарием? Самое обидное – крайне редко случается, чтобы такие откровения люди употребили себе во благо. – Ярослав сделал паузу, разлил нам по чашкам ароматный оранжевый чай. – О детстве я мало помню, можно сказать, ничего. Я помню отдельные вещи о себе, но не имею никакой возможности их проверить. К примеру, помню свой год рождения, но не помню числа.

– И какой это год? – я решила спустить на тормозах его выпад про посредственного журналиста. Много он понимает в журналистике! Ему что, мой красный диплом показать?

– В прошлом году мне исполнилось 33 года, если только мое ощущение правильное. Знаете, это достаточно неприятное чувство – эдакое белое пятно по всей поверхности глобуса. Раньше я постоянно пытался что-то вспомнить, начинал нервничать, злиться. Но не мог – даже не знаю, откуда я родом. Вижу улицу, но такая улица может быть в любом городе. Как улица Строителей из фильма. О, фильм помню, хотя не помню, когда и с кем его смотрел.

– Значит, вы тоже не из Москвы? – поинтересовалась я.

– Может, нет, может, и да. В этом-то и ужас моего положения. Я как бы повис в воздухе. Никакой опоры. Вижу все про других, иногда даже слышу голоса их покойных предков. Но может быть, я каждый день хожу мимо собственной матери и не могу ее узнать!

– Но она-то ведь вас узнала бы! – возразила я. – Сколько лет уже прошло?

– Много, – задумчиво протянул он. И замолчал, помешивая чай, в который не клал сахара. – Знаете, возможно, вы правы. За столько лет меня бы кто-то увидел. В милиции есть мои данные. Но ведь тогда получается, что у меня никого нет. Но я не хочу допускать такую вероятность. Мне нравится думать, что меня когда-нибудь найдут.

– А меня уже никто не найдет, – сказала я очень тихо.

– Я знаю, видел, – грустно кивнул Страхов. – Ваша мама.