Обыкновенный волшебник

Тетя Люба, Любаша – мамина младшая сестра, а также и ее полная противоположность не только по характеру, но и по тому, как сложилась их жизнь. Мама прожила всю свою жизнь в Ярославле, отвергая саму идею переезда как противоестественную. Где родился – там и сгодился. Тетка переезжала всю жизнь, ее муж был военным. Тетя Люба вышла замуж за дядю Юру, когда он еще был лейтенантом, но на этом сходство с известной пословицей заканчивалось. Дядя Юра так и не стал генералом. Впрочем, отслужив, Любашин муж вернулся в квартиру своих родителей. Так, помотавшись по всей нашей бескрайней стране, пожив буквально везде, от Владивостока до Бреста, тетка неожиданно даже для себя оказалась не просто в Москве, но в ее центре, в доме с окнами на Белорусский вокзал. Свекор ее к тому времени уже умер, а недавно умерла и свекровь – царствие ей небесное.

Но не только географией была выражена эта разница между теткой и моей матерью. Люба была бездетной, а у мамы была я. Тетка всю свою жизнь, сколько она себя помнила, по ее же собственным словам, была замужем – мама не была никогда. Жизнь Любаши всегда бурлила, что-то вечно происходило, вечно новое – идеи, люди, праздники. Словом, движуха. Тетка всегда была очень общительной. Мама же любила уединение и покой. Иногда она говорила мне, что я пошла не в нее, а именно в сестру – и нравом, и внешностью. Хотя Любаша, напротив, всегда говорила, что буквально видит во мне свою молоденькую сестру. Мама тоже была крошечная, не больше наперстка, и ее тоже мало кто принимал в жизни всерьез.

Мама и тетка были настолько разными, что иногда казалось, будто они вообще-то никак не могут оказаться сестрами. Генетика причудлива. С теткой я всегда чувствовала себя раскованно, свободно – мы громко хохотали, как подружки. И пили красное вино, а она подмигивала мне и просила не говорить об этом маме. Мамы же мне просто очень не хватало. С ней рядом можно было просто сидеть и молчать и чувствовать себя совершенно, абсолютно счастливым человеком. Зато с теткой можно было говорить обо всем. И там, где мама только удивленно поднимала бровь, качала головой и вздыхала, Любаша меня понимала. Мама жила в полнейшей уверенности, что нам в этой жизни ровным счетом ничего не требуется, кроме того, что у нас и так есть. Крыша над головой, дубовая роща перед домом, тишина предрассветной Волги. Тетка была уверена, что из меня обязательно получится хороший журналист и что в жизни обязательно нужно к чему-то стремиться. Она меня вдохновляла. Вот и сейчас лицо маминой сестры расплылось в широчайшей улыбке Чеширского кота, стоило появиться на ее пороге, и мне моментально стало легче.

– Ого, кого я вижу. А я уж было подумала, что ты совсем зазналась после этого твоего красного диплома, – усмехнулась тетка, возникнув в дверном проеме в цветастом халате и с таким же цветастым кухонным полотенцем в руках. Моя мама была худенькой, Любаша – женщина в теле, регулярно борющаяся за то, чтобы каким-нибудь способом избавиться хоть от малой доли этого самого тела.

– Мы переезжаем, – уныло ответила я, все еще ощущая себя в самой гуще этой черной, похожей на деготь полосы.

– Куда? В преисподнюю? С таким лицом можно переезжать только туда, – усмехнулась тетка, впуская меня внутрь, в свои чертоги. Квартира требовала ремонта, еще когда был жив свекор, а теперь она буквально умоляла об этом, валяясь у тетки в ногах. Но та оставалась непреклонна: чиниться – так только за государственный счет. Не положено – значит, будем жить в том, что есть. А есть – море шкафов допотопного производства, обшарпанных от неимоверной старости – еще бабушкой/дедушкой купленных. Имелись половички и коврики в невероятном количестве, чтобы прикрывать истертый паркет. Была старая одежда – пальто, куртки, дубленки, – развешанные горами на желтых позолоченных вешалках. И было старинное зеркало в тяжелой раме, сквозь туманную дымку которого на меня смотрела крошечная лохматая брюнетка с яркими голубыми глазами и неправильными чертами лица, незнакомка из параллельного мира, странно похожая на меня.

– С таким выражением переезжают в коммуналку те, кому отказали в работе, выгоняют из общаги, и вообще все плохо! – высказалась я, насупленная и нахохлившаяся сверх меры.

– К нам в гости бука приехала, – радостно хлопнула в ладоши Любаша. На восторженные крики из гостиной высунулся Юра, теткин муж. Высокий и, как и Любаша, толстый – он улыбнулся мне и кивнул.

– Привет студентам! – отсалютовал он. – Обмывать диплом будем?

– Тебе все бы обмывать, – тут же завелась тетка, грозясь на мужа кухонным полотенцем. Все это – и крики, и улыбки, и запах жареных котлет – было таким невыносимо домашним, уютным и нормальным, что только добавило пару лишних ведер в мою и без того глубокую пучину депрессии. Конечно, мы стали обмывать диплом. И нашелся недоеденный яблочный пирог, который тетка печет как заведенная круглый год, словно на Белорусской есть тайный канал неограниченного доступа к зеленым и кислым яблокам.