Обзор Ветхого завета

Со смелостью, рожденной уверенностью в своих убеждениях, Илия вызывает пророков Ваала (поддерживаемых Иезавелью) и их последователей на соревнование, чтобы определить Кому следует поклоняться в Израиле — Ваалу или Господу. Местом проведения этого необычного состязания была выбрана гора Кармил, в течение длительного времени считавшаяся священной и покрытая жертвенниками Ваалу и Яхве (видимо жертвенник Господа был разрушен; ст. ЗО), Усложняя свою задачу тем, что он предоставил пророкам Ваала право выбора жертвенного животного, право первыми призвать своего бога, чтобы он воспламенил их жертву и тем, что он облил свою жертву и дрова водой перед тем как начать призывать Господа послать огонь с небес, Илия доказал превосходство своего Бога.[523]

Интересен также контраст между поведением пророков. Очевидно, отличительной чертой языческого пророка было экстатическое поведение, а не содержание послания. Пророки Ваала были классическим примером использования безумного поведения, чтобы добиться ответа своего бога. Вначале они скакали вокруг жертвенника, затем кололи себя ножами, одновременно громко призывая Ваала. Их отчаянное неистовство в течение всего дня ни к чему не привело. В отличие от них, Илия спокойно, но в то же время горячо, произнес свою просьбу и огонь сошел.[524]

Хотя с Иудео-христианской точки зрения нельзя простить того усердия, с которым Илия убил ложных пророков, однако и этот жестокий поступок можно понять. Эти лжецы были осуждены, и пророк, по-видимому, рассматривал себя как орудие наказания. Хотя его рвение кажется чрезмерным, угроза была очень велика. Языческое рвение Иезавели и ее последователей не оставило невредимым ни одного пророка Яхве. Это был день Илии и он воспользовался им в полной мере.

Мало найдется в Писании людей, стоящих выше одинокого Фесвитянина (17.1) на горе Кармил. Его роль в этот переломный момент хорошо сформулирована Rowley:

"В истории часто случается, что события всемирного значения зависят от отдельных лиц, без которых они могли бы принять совершенно другой оборот. Однако мало найдется кризисов, имеющих для истории большее значение, чем тот, в котором выступает Илия. Поэтому в рассказе о Преображении он по праву выступает наравне с Моисеем. Без Моисея религия Господа в том виде, в котором она представлена в Ветхом Завете никогда бы не родилась. Без Илии она бы умерла."[525]

Слов одобрения заслуживает та искусная простота, с которой ведется повествование. В нем нет лишних деталей, ненужных комментариев или мелодраматического сентиментализирования. Повествователь использует иронию и юмор, за которым скрывается чувство драматичности, отдавая вполне заслуженные лавры Илии, но в то же время помня, что не Илия, а Бог Илии одержал победу в тот день.[526]

ДЕЯНИЯ ЕЛИСЕЯ (4 ЦАРЛ.1–8.29)

В начале 4 Книги Царств Ахав уже мертв, однако Илия жив и его противодействие хананейской религии сильно как никогда. Когда раненый сын и приемник Ахава Охозия искал совета у священников и пророков Аккаронского бога Вельзевула в земле филистимской, Илия прибег к решительным мерам, чтобы остановить его (1.2-16). Многие древние народы верили, что предсказать будущее значило управлять им; когда такой могущественный человек как пророк произносил волю бога, он определял ее. Посылая к Вельзевулу, Охозия подразумевал, что Ваал, а не Яхве, был Господом Израиля и определял его будущее.

По-видимому, память о событиях на горе Кармил поблекла. Иезавель была еще жива, так что не могло быть какого-либо ослабления решительного пророческого противодействия языческим посягательствам. В выполнение пророчества Илии, Охозия не оправился от ранения. За его коротким царствованием (ок.853–852 гг.) последовало длительное правление его брата Иорама, которое продлилось до 841 года.

Илия и Елисей. Елисей был для Иорама тем, кем Илия был для Ахава. Елисей, очевидно, сопровождал Илию как один из его «сынов» (последователей или учеников). Когда Илия был так драматично и таинственно взят от него, Елисей закричал: "Отец мой, отец мой, колесница Израиля и конница его!" (2.12). Много лет спустя, последняя болезнь Елисея вызвала то же драматичное восклицание у израильского царя Иоаса (13.14). Сила Израиля заключалась в его благочестивых вождях, а не в мощных армиях; его пророки были его истинной защитой.

Понимая, что он является наследником служения Илии, Елисей просил также быть наследником его силы (2.9). Просьба двойной доли духа Илии не следует понимать как желание быть в два раза сильнее его — это было бы слишком самонадеянно — но как желание иметь двойную долю наследства Илии, т. е. долю первородного сына, который получал в два раза больше имущества по сравнению с остальными наследниками (ср. Втор.21.17).[527]