Обзор Ветхого завета

(1 (Говорит ли довод Эйсфельдт об упоминании Кира против сверхъестественности a priori? (Он не обязательно должен говорить об этом!) Если так, то его следует отбросить немедленно. Опровергать сверхъестественность — значит, опровергать существование Бога, а этому в религии Библии места нет, поскольку Библия проникнута идеей Бога от начала до конца. Аргумент о Кире, однако, часто приводится последовательными теистами, которые указывают, что упоминание имен отдельных лиц заранее противоречит природе пророчества, как это видно во всей остальной пророческой литературе Библии. (Единственное исключение — упоминание Иосии в 3 Цар.13.1–2 более трех веков до его фактического появления). Некоторые исследователи, придерживающиеся мысли об одном авторе Книги Исайи, полагают, что имя Кир в 44.28 и 45.1 является вставкой в текст.[708] Однако обратите внимание на поразительное утверждение, сделанное фон Рад в другой связи: "Фактически, Второ-Исаия ясно выделяет вопрос о том, Кто управляет мировой историей; его ответ захватывает дыхание — Тот, Кто может позволить будущему быть предсказанным заранее".[709] С, другой стороны, О.Т. Аллис считает, что Кир — тема всего контекста (от гл.41 и далее) и что его имя не может быть изъято без нарушения при этом всей литературной структуры.[710] Иосиф Флавий (Ant. ii.1.1–2 §§ 1–7) пишет, что Кир был так поражен, обнаружив свое имя в Книге, написанной "за 140 лет до разрушения храма", что он отпустил евреев в их землю, чтобы они могли восстановить храм. Однако, большинство исследователей сегодня не находит у Иосифа Флавия ни подтверждения того, что Исайя написал пророчество о Кире, ни того, что оно было причиной поступка Кира.

Поэтому этот довод следует снять, т. к. во-первых, его опровержения недостаточно, чтобы поддержать позицию одного автора, во-вторых, взгляды о двух авторах, принадлежащие фон Раду (и другим), не зависят от него.

(2) Все ученые признают, что любой аргумент, основанный на стиле, рискован. Стиль автора может меняться в зависимости от замысла, слушателей, настроения, возраста и других факторов. Фактически, ученые часто признают, что "неизвестный автор" гл.40–66 сознательно пытался подражать стилю Исайи Иерусалимского. Здесь уместно замечание Дж. Л.Мак-Кензи: "Схожесть слов и мыслей заставляет нас полагать, что Второй Исайя не только знал пророчества Исайи Иерусалимского, но и рассматривал себя как продолжателя Исайя Иерусалимского1"4.[711] Защитники единичного авторства не должны рассматривать признание, сделанное Мак-Кензи о стиле и словарном составе, как особую поддержку, поскольку сам Мак-Кензи придерживается мысли о, по крайней мере, двух авторах.

Точно так же стиль — не решающий фактор и в Трито-Исаие. Геншо отмечает, что "стиль, большей частью, второстепенен",[712] однако ниже комментирует: "Стиль этих глав близко похож на Второ-Исаию, однако он не однообразен — в некоторых местах он значительно ниже, чем в других".[713] Фактически, на основании одного стиля ученые не могут в своих результатах прийти к согласию ни по Книге Исайи, ни по любым другим частям Ветхого Завета.

(3) Аргумент, основанный на географическом и историческом положении, нельзя отбросить таким же огульным способом. Невозможно спорить с тем, что мысль, высказанная в гл.40–66, высказана не до пленения, а во время него. Согласно общепринятому принципу историко-грамматической герменевтики, пророчество всегда возникает из исторической ситуации и обращается к народу в этой ситуации (гл.22). Пророчество о ситуации, даваемое исключительно заранее, — нарушение этого принципа, т. е., хотя оно может относиться к будущему времени, оно должно вытекать из настоящей ситуации, иначе оно не будет иметь отношения к народу своего времени.

Хотя этот принцип общепринят, его не должно рассматривать как исключающий предсказательные пророчества. Как правило, предсказательные пророчества предсказывают свое собственное историческое окружение. Например, во время пророческой беседы на горе Елеонской (Мк.13; Мф.24–25) Христос сидел со своими учениками на горе незадолго до Распятия и говорил о будущем. Однако в Ис.40–66 нет никаких указаний на то, что Исайя Иерусалимский находится в Иерусалиме своего времени и говорит со своими современниками о будущем пленении. Напротив, многочисленные моменты показывают, что автор живет во время пленения и говорит с людьми, живущими в условиях плена.[714]