Обзор Ветхого завета

Мой близкий друг подверг мою жизнь опасности, Мой раб общенародно проклинает меня в собрании.[1066] (1, 77–81, 84–85, 88–89)

Отверженного теми, кому он доверял и «а небе, и на земле, страдальца преследуют еще и физические болезни. Традиционные ритуалы и магические приемы лечения не дают облегчения, и он спрашивает, почему боги обошлись с ним, как с грешником:

Ни маг-прорицатель взглядом своим в горе мое не проник,

Ни снов толкователь не дал облегченья мне ни на миг.

И духи подземные не дали мне просвещенья.

И жрец-заклинатель от божьего гнева не дал облегченья.

Кто волю неба познает?

Кто вникнет в подземных богов намерения?

О смертный, тебе ли изведать тайные бога пути?

Вчера еще живший, сейчас в царство мертвых ты должен идти.

Мгновение горя сменяется радости бурной волной.

То в миг один песни звучат, то рыданья в другой.

Меня ж, изнуренного, буря уносит прочь!

И свора болезней терзает меня день и ночь:

Мой стан величавый, как ветхую стену, они сокрушили,

И тело, здоровия полное, словно тростник, подрубили.

Повержен я ниц, как растенья болотного жалкий пучок (II, 6–9, 36–42, 49–50, 68–70).

Текст завершается рядом снов, которые повторяют трагическое состояние страдальца и показывают, что гнев Мардука умиротворен:

Как тяжела его рука на мне, не мог я выдержать ее.

Я в страхе трепетал пред ним…

И в третий раз я видел сон,

И в этом сне жена младая, ликом ясная,

Царица… равная богам..

Сказала мне: "Избавлен будь от горести твоей.

Кто б ни был ты, увидевший виденье это".

И ветер по велению его унес мои обиды (III, 1–2, 29–32, 37–38, 50–51, 60). Хотя это произведение часто называет "Вавилонской Книгой Иова", ее автор не пытается разобраться в том, почему праведные страдают. Кроме того, акцент на культе и магии, демонах как орудиях несчастий, на видимых посланниках исцеления делает эту поэму далекой от Книги Иова, где Бог принимает на Себя всю ответственность и за страдание, и за исцеление. В то время как Иов в конце Книги предстает пред лицом живого Бога и, таким образом, научается принимать свое положение, автор Ludlul долго описывает ступени своего исцеления. Его действительные отношения с Мардуком остаются неисследованными, в то время как отношения между Богом и Иовом стоят в центре библейского произведения.

Древние учительные писания мудрости иногда принимают форму диалога, как, например, "Вавилонская теодиция" — акростих, состоящий из двадцати семи строф, каждая из которых имеет одиннадцать строк. Датированная Ламбертом ок. 1000 г., эта поэма — разговор между страдальцем, который жалуется на социальную несправедливость, и другом, который пытается согласовать это с традиционными взглядами на божественную справедливость.[1067]

Оставшись в раннем детстве сиротой, страдалец недоумевает, почему боги оставили его без защиты, вместо того, чтобы оказывать несравнимо большую поддержку и защиту первенцу его родителей. Друг отвечает, что благочестие принесет благополучие:

Тот, кто надеется на бога своего, имеет ангела-хранителя,

Смиренный человек, боящийся своей богини, богатство получает. Страдалец оспаривает это примерами из природы и общества, где этот принцип нарушается. Однако друг убежден, что все нарушения справедливости будут исправлены, и призывает страдальца сохранять благочестие и терпение. Страдалец продолжает взывать о несправедливости, виня в своем ужасном состоянии даже свою набожность:

Людей я наблюдал, свидетельства обратны.

Бог не мешает дьявола путям.

Отец влачит ладью,

Сын нежится в постели.

Наследник татем рыщет на дороге,

А младший сын питает бедняков.

Что за награда мне от поклоненья богу моему?

Иль, может, должен я склониться до земли пред встречным нечестивцем?

Людская нечисть с кошельком тугим презренье изливает на меня (243–246, 249–253).

Друг, теперь уже несколько впечатленный приведенными аргументами, прибегает к мысли о том, что пути богов неисповедимы:

Как глубина небес, божественное разуменье далеко нам; и его познанье людям не дано (256–257).

Наконец, и друг, и страдалец, похоже, согласились на том, что, в конечном итоге, боги ответственны за человеческую несправедливость, поскольку они сотворили людей, склонными к этому. Друг признает, что божества:

Речь извращенную в уста вложили человекам.

Ложь и неправда — вечный их удел.

Приветствуют богатого: Он царь.

И всякое богатство на стороне его!"

Однако обокрасть готовы бедняка,

Клевещут на него, убийство замышляя,

Страданьям подвергают, как преступника, и нет ему защиты,

Безжалостно приводят жизнь его к концу и гасят, как огонек светильника (279–286). Страдалец заканчивает, подтверждая свою мольбу о передышке.