Обзор Ветхого завета

Плач анонимен. Сам текст ничего не говорит об авторе. Традиция, которая зародилась в дохристианские времена, приписывает Книгу Иеремии2 Доводы в пользу и против авторства Иеремии уравновешивают друг друга. Традиционный взгляд основан на сходстве тональности Плача и Книги Иеремии, особенно в чувствительности к страданиям Иудеи; на глубоких богословских воззрениях Плача, которые сочетают темы осуждения и милости достойно Иеремии; и определенных параллелях в стиле (напр., обе описывают Иудею как попираемую деву; Иер.14.17; Плач. 1.15). Доводы против авторства Иеремии обычно основываются на следующих вопросах: (1) Мог ли Иеремия зачинать плач, вместо того, чтобы призвать народ к покаянию и указать на новый день Божий? (2) Можно ли приписывать Иеремии места, говорящие о том, что его пророчество не сбылось (2.9), или утверждающие положения, противоречащие взглядам Иеремии (4.12,17)? (3) Не говорят ли различия в поэтическом стиле и порядке букв в акростихах о нескольких авторах, а не об одном?[1274]

Поскольку сама Книга анонимна, представляется наилучшим остановить рассмотрение данного вопроса на этом месте. Хотя традиционный взгляд не располагает неоспоримыми доказательствами, он имеет то преимущество, что указывает, какого человека вдохновил Дух на написание этой Книги: (1) живого свидетеля трагических событий, описанных в тщательных подробностях; (2) проникновенного богослова, который умел постигать глубокие причины ужасного осуждения, а не только их болезненные симптомы; (3) искусного поэта; (4) истинного патриота, который оплакивал кончину страны, однако знал, что такая смерть была единственной надеждой на новую жизнь.

Ни один известный человек не сочетал всех этих качеств лучше Иеремии, о котором Летописец вспоминает, что он вознес плач по поводу смерти Иосии (2 Пар.35.25). Если это был не Иеремия, то Иудее настолько повезло, что она имела еще одного человека с замечательным даром помочь справиться с ее потерями, точно так, как Иеремия подготавливал ее к тому, чтобы ожидать их. В настоящем рассмотрении, форма единственного числа слова «автор» используется для отражения убежденности в том, что Плач — не собрание разнообразного материала, а отражение воззрения и мастерства одного человека.

ПОЭТИЧЕСКИЙ СТИЛЬ

Форма акростиха. Первые четыре главы представляют собой акростихи со стилистическими вариациями: гл. 1–2 содержат двадцать два стиха, по три строки в каждом, причем первое слово каждого стиха начинается последующей буквой еврейского алфавита; в гл.4 «имеет место то же самое, однако в стихах всего две строки; гл. З построена наиболее четко: ее шестьдесят шесть стихов разделены на двадцать две группы, по три стиха в каждой, каждый стих начинается соответствующей буквой. Даже гл.5, которая не построена по алфавитной форме, видимо, находится под некоторым влиянием акростиховой структуры — она также содержит двадцать два стиха, по одной строке в каждом.

Что такое алфавитный акростих? В некоторых случаях он может помогать при запоминании. Запомнив порядок, проще восстановить в памяти содержание каждого стиха. Эта мнемоническая цель, вероятно, не объясняет алфавитной структуры Плач. 1–4: ряд акростихов может не только с таким же успехом мешать запоминанию, как и помогать. Каким образом можно определить, какой стих, начинающийся с Гимел или Далет, принадлежит той или иной главе? В данном случае в искусстве, с каким построены акростихи, выражается благочестие поэта.

В Плаче форма акростиха, по-видимому, служит двум целям: (1) рассмотрением предмета от Алеф до Тав (т. е. от А до Я) в ней выражается полнота страданий и раскаяния; (2) она накладывает художественные рамки на плач, предотвращая таким образом его от перерастания в неконтролируемые рыдания или стенания.[1275]

Плачевные песни. Использование восклицания "как!" (евр. 'ека) и кратких всхлипывающих строк с параллельной структурой отмечает собой части Плача (особ, разделы гл. 1–2,4) как оплакивания великой трагедии.[1276] Хотя и употребляемая часто во время погребений для оплакивания любимого (2 Цар. 1.19–27), плачевная песнь (qina) не обязательно ограничивалась таким использованием, но могла выражать любую трагедию, в частности, такую, которая казалась необратимой.[1277]

Сцена оплакивания. Девятнадцатая династия (1303–1200 до Р'.Х.), рельеф из Мемфиса.

Форма плачевной песни в Плаче имеет слишком много вариаций, чтобы ее можно было строго назвать похоронной песней. Город Иерусалим описывается не как мертвое тело, а как одинокая вдова (1.1). Кроме того, сам город временами участвует в оплакивании (напр., ст. 12–16, 18–22). В других случаях поэт обращается к городу непосредственно:

"Что мне сказать тебе, с чем сравнить тебя, дщерь Иерусалима?" (2.13).[1278]