Очаги сопротивления

— С чего бы? Ползаешь все эти годы в темноте, чтоб Сопротивление хоть как-то теплилось; тысячи наших гибнут в лагерях, сгорают на допросах Управления, а ты с дружками в это время бухаешь, ставишь все на уши, угоняешь машины, штурмуешь винные лавки — крутой да здоровый весь из себя, — и с каждой выходкой даешь властям все злее отыгрываться на простых людях. А теперь еще приходишь, чтоб тебе помогли. Господи, и у него еще духа хватает!

— Теперь-то уже менять поздно, — сказал Ховик без особых эмоций, — что вчера ночью именно ваш человек влетел, а не я.

— Именно так. Думаешь, буду стесняться и молчать об этом?

— Ты, может, и да, — негромко вставила Джудит, — а вот я — нет!

— Нет, Джудит, ты посмотри на него! Он же понятия не имеет, что за человек был Дэвид — да ему за миллион лет не втолкуешь, что им двигало, какие надежды на него возлагались. Он сюда пришел не из-за того, что решил приобщиться к делу, а потому только, видите ли, явился, что вчера ночью обкурился или наширялся в Окленде, а может — и то, и другое разом, с какой-то несовершеннолетней, и угодил в перестрелку, где убил полицейского в годах, с большой семьей, и упылил на угнанном мотоцикле.

Он сидел, цепко глядя на Ховика, словно ожидая в ответ какого-то резкого выпада; Ховик же просто пожал плечами и сказал:

— Ладно. Раз вы меня утаскиваете из города, мне в общем-то все равно, нравится вам или нет. — На минуту он задумчиво приумолк. — Прикидки есть, когда именно выходим?

— Сегодня вечером; даже раньше, если у меня получится с пересменками в пути. — Костелло поднялся из-за стола и сделал шаг в сторону двери. — Джудит, в дорогу много с собой не бери, но и имей в виду: то, что оставишь, не увидишь уже никогда. Прихвати одежду, что годится для дикой местности — туристские ботинки, если есть, или по крайней мере кроссовки, шорты, джинсы, всякое такое. Если нет ничего подходящего — ничего страшного, там у них куча одежды. Прибери в квартире — я имею в виду, чтобы никаких улик, включая все, что может намекать на связь со мной. Протри все, чего я мог касаться. И никто из вас не покидает здание — даже эту квартиру — пока за вами не придет человек. Ховик, ничего такого стоящего с собой нет, взять в дорогу?

— Нет, — покачал головой Ховик, — все при себе. — И тут нахмурился. — Хотя оп-па! Я могу как-то забрать то, что оставил в брошенном том доме в Окленде?

— Нет, конечно. Что там у тебя, запас «травки»?

— Винтовка, добрейшая, черт ее дери. Та, из которой я сшиб ту летучую гробину.

— Ого! — Костелло поскреб подбородок. — Хорошо, дай мне примерное расположение, и я попробую кого-нибудь организовать, чтобы разыскали. Ничего не гарантирую, но если можно будет что-то сделать, человек, что придет за вами, принесет ее с собой.

— Спасибо.

— Мне-то не за что, не для тебя стараюсь, — Костелло взялся за дверную ручку. — А хорошую винтовку упустить нельзя: нам слишком нужно оружие.

— Даже если его притаранил плохой человек? — Лицо у Ховика по-прежнему хранило детскую безмятежность. Джудит посмотрела на него долгим взглядом.

— Твои слова, дружок, а не мои, — только и ответил Костелло.

Выехали уже далеко за полдень. Пока выбрались за городскую черту, Джудит уже пребывала в полусне, вымотавшись от нервного напряжения.

Шофер был маленького росточка, чернявый («Индус, должно быть», — подумала Джудит) и неразговорчивый. Он, в общем-то, ничего и не произнес, кроме адресованной Ховику фразы, что винтовка лежит в багажнике. Весть для бугая, видно, очень приятная.

К той поре Джудит уже ни на что особо не обращала внимания, настолько она устала. Ночь для нее была долгим, нескончаемым падением сквозь пространство, без каких-либо достоверных ощущений или направленности. Был старенький черный «Плимут», низенький, с застывшим лицом, человек за рулем, длинная череда улиц и короткая остановка возле постовой будки при шоссе (она почувствовала, как шофер и Ховик безмолвно напряглись), и вот пошла разматываться широкая лента шоссе, ровное гудение мотора, неуместно большого для такой машины. Но все это воспринималось как-то вскользь, сознание обрывалось, и она видела короткие, отрывистые, бессвязные сны, пока наконец ее осторожным прикосновением к плечу не разбудил Ховик.

Машина стояла. Фары выключены, но света звезд хватало, чтобы различить, что они находятся где-то среди гор, на узкой грунтовой дороге. Джудит прихватила ранец, что взяла из дома, и, неловко выбравшись из кабины, встала возле Ховика на каменистой земле. Водитель тем временем развернул машину и, все так же не зажигая фар, тронулся по извилистой дороге и постепенно скрылся из виду, хотя какое-то время доносился еще скрежет и глухой стук (дорога — сплошь ухабы да камни). Наконец звуки растворились окончательно, уступив место тишине — незыблемой, не считая лишь отдаленных жалобных вскриков совы-сплюшки. Чувствовался стойкий прохладный ветерок.

Возле послышался негромкий гладкий щелчок: Ховик заправил в казенник патрон. Стоял он неподвижно, вслушиваясь.

— Наверно, мы где-то сверху над пустыней, — рассудил он. — Чую, соснами пахнет.