Очаги сопротивления

Теперь, по логике, следовало добавить, что двое сегодня повели себя далеко не как надо; более того, убит один из конвойных. Взыскание может быть очень жестким, но беспокоиться нечего: послужной список и личные связи надежно все загладят. Сейчас коменданта занимало иное: что из себя представляют заключенные, фактически не принявшие участие в побеге, но способные-таки косвенно ему содействовать.

— Заключенный 7163, — сказал он, мельком глянув на первую папку. — Наш человек из барака Чарли.

— Хороший, надежный осведомитель, — похвально отозвался адъютант, — у нас уже полтора года. Прошлой осенью сообщил о подземном ходе.

— Что ж… Но почему-то о побеге не упредил, хотя, очевидно, тот планировался заранее, а в наряде было всего с полдюжины человек. Не знаю, что за этим, глупость или соучастие; хотя в целом мне все равно. — Он отложил папку в сторону. — Не перевариваю осведомителей, лейтенант, хотя и приходится ими пользоваться. Но когда они перестают быть надежными, мне они на дух не нужны. Этот у нас безусловно отправится в Лагерь 351.

Следующие две папки комендант изучал несколько дольше обычного, без слов. Один — так, вообще никто — продавец из Денвера, под арест попавший из дурацкой тяги болтать лишнее за бутылкой. Ни в чем никогда замечен не был, образцовый заключенный. Очевидно, попал скорее всего по ошибке. Такое бывает. Скажешь вслух, так наживешь неприятностей, но что правда, то правда.

В другом угадывался пацифист, по меньшей мере он выступал против идущей на Ближнем Востоке войны. У этого обвинение по-настоящему серьезное — судя по всему, попался на попытке выйти через компьютер на списки призывников — но чтоб помогать этому индейцу, вряд ли.

— Просто беда с такими людьми! — заметил комендант, помахав в воздухе двумя папками. — Ясно почти наверняка, какое здесь соучастие — вероятно, застал их совершенно врасплох, по сути, напугал до полусмерти. А деваться некуда! Убит конвоир, а заключенный разгуливает на свободе. Надо вынести примерное наказание, иначе скоро все ударятся в бега. Сейчас, между зимой и летом, самый пик побегов: это единственное время, когда человек в этих местах может как-то продержаться. И, понятно, у Лагеря 351 аппетита не убывает.

«Неплохо, — с кислым восторгом подумал адъютант. — Со дня на день будет дежурное расследование, и первым делом, что спросят, это какие приняты исправительные меры, а он им тут как тут: переслал, мол, всех возможных сообщников в Лагерь 351. К тому же эти твари ползучие из 351-го криком кричат, что им шлют недостаточно, а у нас здесь по этой линии недобор, поэтому Управление постоянно допекает и допекает. А начальник таким макаром прикрывает себе задницу сразу с двух сторон. Наблюдая за таким типом, можно неплохо усвоить, как с выгодой для себя крутиться в Управлении».

Последнюю папку комендант взял с неподдельным интересом.

— Ховик… — произнес он. — Кто это у нас такой умный, выпустить Ховика за проволоку с нарядом, да еще дать ему топор в руки? Выяснить, и содрать лычку за халатность!

— Слушаю, сэр! — адъютант черкнул у себя в блокноте бессмысленную закорючку.

Комендант начал вслух читать содержимое записи.

— Ховик, Франклин Рузвельт — Господи, ну и имечко, нелепей не придумаешь! Возраст — сорок лет. Родился в Омахе, штат Небраска, отец умер, местонахождение матери неизвестно. Рост пять футов два дюйма, вес при аресте восемьдесят семь, волосы черные, глаза голубые, раса белая, на лбу шрам. На правом плече татуировка Semper Fi— девиз морской пехоты США «Верен вечно» — на левом — крылатый череп над знаком «Харлей Дэвидсон». — Он перевернул страницу. — В семнадцать лет с согласия отца поступил на службу в морскую пехоту. Очевидно, лямку тянул очень даже исправно. Лейтенант — месяц на гауптвахте за самовольную отлучку сразу после обучения в лагере, но у морских пехотинцев такое, в общем-то, бывает. — Комендант когда-то состоял в звании младшего офицера-резервиста морской пехоты, и никому не давал об этом забывать. — «Пурпурное сердце» за филиппинскую кампанию — видно, через это и шрам на лбу — на следующий год представлен к Морскому Кресту после боя в Персидском Заливе. А вместо награды — военно-полевой суд за нападение на офицера — мне почему-то чуется, это как-то связано с тем самым боем, за который он был представлен к награде; я бы много дал, чтобы узнать, в чем там именно было дело — и год в Портсмутской морской тюрьме, после чего выдворен из рядов.

Комендант неожиданно поднял глаза и осклабился:

— Не завидую я тому офицеру, а вы? Бедняга, наверное, очнулся в лазарете. После увольнения три года тихо, — продолжал он, возвращаясь к записи, — во всяком случае, ничего серьезного, хотя, очевидно, службы, присматривающие за кочующими на мотоциклах бандами, держали его под наблюдением. Затем арест в Сиэтле за вооруженный грабеж — отпущен за недостатком улик. Еще четыре года, и он залетает на убийстве: угрохал кого-то кулаками при драке в баре, в Окленде — на этот раз признан виновным. Пару лет отсидел в Сан-Квентине и сбежал.

— А про обстоятельства побега не говорится?