Боже упаси, чтобы она работала где-нибудь швеей, напрягая глаза при плохом освещении, или официанткой, обслуживающей грубых мужчин и высокомерных женщин, носясь взад и вперед из раскаленной кухни. Нет, за многое должна быть благодарна Бренди. Благодаря своему дару, а раньше из-за дара своей матери, она могла жить на воле, как говорится, у Господа на задворках. Крышей для нее было небо, полом — трава, а свечой — яркое солнце. Бренди глубоко вдохнула ароматный воздух и еще раз напомнила себе, как ей повезло в жизни. Потом повернула к ветхому ярмарочному фургону, чувствуя себя в силах противостоять предстоящему столкновению.
Дейни уже вытерла слезы и следила за тушеными овощами.
— Мне кажется, что готово, Бренди, — сказала она. От ее истерики не осталось и следа. — И кажется, очень вкусно.
Бренди потрепала челку сестренки и взяла полотенце из ее рук. Потом поставила чугунок на стол, где Дейни уже выставила миски, столовые приборы и две чашки с лимонадом. Бренди решила, что с разговором можно подождать, пока они не закончат ужин.
Дейни явно подозревала о намерениях сестры и затянула свою трапезу, пока у Бренди не стали слипаться глаза. Отодвинув тарелку, Бренди заметила, как напряглись плечи девочки. Они молча убрали со стола, быстро вымыли посуду.
Явно покоряясь предстоящей нотации, Дейни села за стол и выложила блестящую жемчужную заколку для волос.
У Бренди вырвался долго сдерживаемый вздох, когда она уставилась на безделушку.
— Это все? — недоверчиво спросила она.
Ей было страшно задавать именно этот вопрос, и она только разочаровалась, но не удивилась, когда рука сестренки скользнула под стол, чтобы вернуться с булавкой для галстука в форме бабочки.
— Очень мило, — тоскливо произнесла Бренди. — Что-нибудь еще? — Она затаила дыхание.
Рука Дейни исчезла еще раз и появилась с деревянной пуговицей, вырезанной в виде цветка. Бренди недоуменно нахмурилась: поистине трудно было предугадать выбор сестры.
— Что мне с тобой делать, Дейни, черт побери!
— Па говорил, что ты не должна выражаться, Бренди. Это не дело настоящих леди.
— О, я полагаю, их дело — воровать? Не указывай, как мне говорить. Мне не пришлось бы выражаться, если бы ты перестала воровать.
— Я сожалею.
Бренди подняла бровь и пристально посмотрела в личико сестры, на котором застыло выражение фальшивого раскаяния. Бренди подумалось, уж не сожалеет ли Дейни только потому, что попалась.
— Я не знаю, что сказать тебе, Дейни. Я говорила все то же самое, что говорил тебе па, когда поймал тебя на воровстве, и это ничуть не помогло. У нас, может быть, немного вещей, но мы не воры. Нас учили быть честными. — Бренди перебирала пальцами три безделушки и чувствовала, как начинает болеть голова. — Воровать нехорошо, Дейни.
И более того, ты знаешь, что будет, если тебя поймают. А теперь, когда па нет, ты, возможно, закончишь в каком-нибудь приюте или со злыми людьми, которые захотят, чтобы ты работала на них, пока я буду прохлаждаться в тюрьме.
Бренди услышала, как тихо заржала старая лошадь, и обернулась к двери фургона. С тех пор как умер отец, ночи были для нее самым тяжелым испытанием. Все звуки, которые раньше усыпляли ее, теперь казались зловещими.
Несколько минут прошли в тишине, и она снова повернулась к Дейни. Сестренка крепко спала, уронив голову на стол.
— Бедное дитя, — пробормотала Бренди, поднимая девочку и перенося ее на кровать. Она подумала, не снять ли с нее платье и переодеть в свежую ночную сорочку, но потом решила не тревожить ребенка. Она закутала девочку в легкое одеяло и поцеловала в лоб.
Бренди знала, что мама не одобрила бы ее. Она была непреклонна, когда дело касалось вечернего умывания и переодевания в ночную сорочку. Но Бренди не могла ничего сделать. Она не была такой, как мама, — печальный факт, с которым ей пришлось смириться уже давно. Энергия и жизнерадостность матери казались Бренди почти электрическими. Но слишком быстро они сгорели.
— О Дейни, почему ты это делаешь? — тихо прошептала она.
Ее сестра понимала, что хорошо, а что плохо. Их мать всегда подчеркивала ценность честности, особенно в их деле. Но в последнее время все чаще и чаще казалось, что Дейни не в состоянии сдерживать свою потребность брать вещи, которые ей не принадлежат.
Внезапный стук в дверь испугал Бренди, и она охнула. Вспомнив, что оставила старый отцовский обрез под передним сиденьем фургона, она стала торопливо искать какое-нибудь оружие. Черт побери, как могла она забыть принести ружье с собой! В отчаянии Бренди схватила сковороду с длинной ручкой и медленно подошла к двери. В тесном пространстве фургона ее дыхание казалось чересчур громким, сердце бешено стучало.
Неужели то, чего она боялась больше всего, случилось? Мужчины и раньше приходили за ней в лагерь, но отец всегда умел отшивать их твердым взглядом и обрезом. Что ей делать, если она не сумеет сама справиться с мужчинами, имея в руке только сковородку?
— К-кто там? — спросила она севшим голосом.
— Шериф Маккаллоу, мэм. Откройте дверь.