Очарование лжи

Учителя к Кристине относились с особой теплотой: умница, красавица, участница всех школьных олимпиад. Ее это не задевало. Учеба Аниту не волновала, и, если бы не Натка с ее угрозами шкуру спустить, и вовсе не появлялась бы в опостылевшей школе.

Кристина была рукастая. Натка обеих одинаково обучала шитью. Как там жизнь ни сложится, а на хлеб дочери заработают. Кристина схватывала все на лету. Чувство стиля в той было врожденное. А у нее?

Как только сестра умудрялась из Наткиных остатков сшить сарафан или кофточку, Анита никогда не могла взять в толк, да и не старалась.

– Ты сама посмотри, разве это платье! – кричала Анита, бросая вещь в лицо сестре.

– Примерь другое. На мне сидит хорошо, значит, и тебе подойдет, – миролюбиво предлагала Кристина.

– Вот и носи свои платья сама!

Своим еще не зрелым умом Анита понимала – дело вовсе не в платье. Кристина другая.

Конечно, способности у Аниты были, и любую работу она бы выполнила, только, как говорила Натка, лень успела родиться раньше ее.

Работоспособность – это единственное преимущество, которое Анита легко прощала сестре. Любую работу она презирала, считая главным удачно выйти замуж.

Следующая волна неприязни к сестре накрыла ее в десятом классе.

Афишу об отборочном конкурсе для модельного агентства она увидела в последний день. На все ее уговоры показать себя на подиуме уставшая администратор отрицательно мотнула головой. Ладненькая фигурка, смазливая мордашка, только этим уже никого не удивишь. Может, будь ростом повыше – еще и посмотреть можно, а так.

Анита примчалась в вечернюю школу и, как только прозвенел звонок на переменку, отозвала сестру в сторону. Она придирчиво посмотрела на Кристину так, словно до этого не видела себя в зеркале. Высокий лоб, выразительные, немного раскосые глаза, прямой нос, губы можно будет чуть увеличить. Она себе не раз наводила карандашом контур, отчего они становились более чувственными. Волосы надо обязательно завязать в узел, тогда и шея становится длиннее и даже ростом становишься выше.

– Я была там, – доверчиво зашептала в самое ухо сестре Анита. – Меня смотрел самый главный! Только говорит, старый козел, ростом не вышла. Да за год, пока они будут разучивать шаги по сцене, дорастем мы до тех сантиметров! Дядька так и сказал, мол, приводи сестру и посмотрим! Представь: мы вдвоем выходим на подиум!

Анита, обняв сестру, счастливо закружила по коридору.

– Погоди! Какой конкурс! Какой подиум! А школа как же? А институт?

– Ты что, совсем не въехала? Это наш шанс! Или ты собираешься всю жизнь прозябать в этой дыре и содержать недоделанного папашку с матерью? Или ты думаешь, что без денег тебя прямо ждут в институте? Кому ты там нужна со своими выкройками! – не сдавалась Анита.

Отказ Кристины она приняла тогда как личную обиду, так и не поняв всех опасений, которые виделись сестре в модельном бизнесе. Какие ночные клубы, какие эскорты? Читала бы меньше своих книжек, смотри, и жить стало бы легче.

Она вспомнила маслянистые глазки самого главного ценителя женской красоты и то, как по-деловому тот ощупывал короткими, похожими на переваренные сардельки, пальцами ее ладную фигурку. Может, Кристина и была недалека от истины, только все равно – это был шанс! Видите ли, она хочет стать модельером! Шить такую одежду, чтобы сразу и красиво, и доступно всем, независимо от толщины кошелька. Так не бывает, но спорить с Кристиной бесполезно.

«Вот придурочная! Ну и пусть! Я уеду! Найду себе богатого мужа! Потом посмотрим, у кого жизнь удалась! – мстительно думала Анита. – А ты так и останешься швеей-самоучкой!»

Анита бросила журнал на пол и потянулась на диване, закрыв глаза. «Как же так получилось, что все, о чем я мечтала, опять досталось Кристине?». Потом она достала журнал и пристально всмотрелась в обложку. «Эта фотография могла быть моей».

Слезы горькой обиды медленно покатились по ее щекам. Она никогда раньше не плакала, чтобы вот так, навзрыд, закусив до боли губу.

Плакала, конечно, в детстве, когда болела разбитая коленка или от отвешенной Наткой оплеухи. А еще она плакала оттого, что ее мало любили.

Единственным человеком, который ее по-настоящему любил, и была-то всего одна бабка Людька. Пожалуй, так она плакала, закусив губу, только после того, как схоронили бабку.

В старом Людькином доме собрались родня и соседи. Пили за упокой души, а Анита плакала в укромном месте – на чердаке. Больше всего ей было тогда жаль не Людьку, а себя. Смерть бабушки она расценила как предательство.

Людька ее предала, оставив совсем одну на этом свете. Мать потом упрекала ее в черствости, что стояла возле гроба как истукан. Выдавила бы хоть слезинку. Перед людьми было стыдно. Да откуда им всем знать, что творилось в ее душе.

Еще плакала от бессилия, когда, проработала почти круглосуточно месяц в придорожном кафе, а хозяйка вышвырнула ее за дверь без денег, увидев расцарапанное лицо мужа.