Очарование тайны. Эзотеризм и массовая культура

Конституирующим элементом оккультуры является личность бриколера. В теории Патриджа бриколер – это портной, сшивающий ткань лоскутной религиозности из элементов эзотеризма. Причем британский исследователь такими творцами видит и фанатов «Звездных войн», создавших общество рыцарей-джедаев, в верованиях которого объединились даосизм, индуизм, дзен-буддизм, католицизм и синто13, и рок-музыканта Мэрилина Мэнсона14, и католиков-целителей, практикующих Рейки15.

Несмотря на то что оккультура выглядит разрозненным и аморфным явлением, Партридж настаивает, что в ее основе лежит несколько конституирующих элементов, центральный из них – истернизация. Истернизация – это процесс, вследствие которого западные бриколеры конструировали свою духовность из идей восточной религиозности. Разумеется, от аутентичных религий Востока здесь мало что осталось. Партридж видит процесс истернизации повсюду. Наркокультура 1960–1980‐х годов в своей основе строилась вокруг интерпретации психоделического опыта в терминах индуизма и буддизма. Холистический подход с 1980‐х стал прочно входить в медицинские практики, создав нишу для так называемой альтернативной медицины, которая ныне почти не отличима от медицины традиционной. Киберкультура тоже в самой своей основе представляла собой реализацию восточной идеи иллюзорности бытия, обыгранную в книгах и фильмах 1980–1990‐х годов. Не меньшее место истернизация занимает и в экологическом движении. Хотя его последователи часто декларируют приверженность неоязычеству или шаманизму, в их религиозном бриколаже элемент восточного мистицизма, по мнению Партриджа, играет конституирующую роль.

Но не только истернизация задает тон оккультурной игры. Согласно Партриджу, «оккультура обращается на Восток за духовностью и на Запад за демонологией»16. Нарратив христианской демонологии оказывается глубоко укорененным в сознании как творцов, так и потребителей современной культуры. По сравнению с восточными образами зла христианская демонология является не только очень колоритной и разработанной, она предлагает четкую, без полутонов картину оппозиции добра и зла. Если добро в оккультуре описывается абстрактно холистически, то зло имеет вполне конкретные черты. Партридж приводит две главные формы репрезентации зла: 1) вариации современного сатанизма; 2) уфологическая мифология.

Сочетание истернизации с западным образом зла дает так называемую языческую оккультуру17, в которую Партридж включает неоведьмовское движение викки, кельтские религии, сатанизм. В отличие от ориентированной на Восток чисто истернизированной формы, этот тип завязан на ритуалы, призванные ввести адептов в контакт с божествами или некими скрытыми силами внутри человека.

Концепция Партриджа и удачна, поскольку она привлекает внимание к проблеме взаимодействия культуры и эзотеризма, и неудачна, так как чрезвычайно смутно определяет эзотеризм как явление, ограничиваясь набором конкретных его форм, проявляющихся в массовой культуре. Кроме того, она абсолютно аисторична и, как следствие, не способна проследить генезис эзотеризма в культуре, а значит имеет слабый эвристический потенциал. Порой складывается впечатление, что все исследование в такой манере сводится к тривиальному заключению: «Смотрите! Этот режиссер использует перевернутую пентаграмму, которая была у Э. Леви, поэтому его творчество – выражение оккультуры, следовательно, оккультура окружает нас повсюду!» Но то, что эзотеризм окружает нас повсюду, не вывод, а исходное условие исследования, ученый должен понять, почему это так, установить, влияние каких конкретно эзотерических учений мы видим в творчестве тех или иных авторов, объяснить, почему именно их мы там находим, определить, что это говорит нам о религиозности каждого конкретного творца и, возможно, современного общества. Для разрешения таких вопросов теория оккультуры оказывается слишком упрощенной, хотя и фиксирует некоторые важные формы проявления эзотеризма, например истернизацию. Если оценивать творчество К. Партриджа в целом, то его концепцию оккультуры, именно из‐за содержательной и методологической смутности, нельзя признать удачной, при этом его исследования эзотеризма в современной музыке хороши, поэтому мы не раз будем к ним обращаться в соответствующем разделе.