Очарование женственности

– О мой друг! Но подумай, какой удар я нанесу ее будущему, как я швырну на землю ее душу, сказав, что ее муж теперь нищий! Что ей придется отказаться от всяческих благ, от всех удовольствий общества, уйти со мной в нужду и безвестность! Сказать ей, что я грубо лишил ее жизни, где она могла бы и дальше блистать, быть светом каждого ока, предметом восхищения каждого сердца! Как сможет она терпеть бедность? Она выросла среди всех утонченностей, обеспечиваемых состоятельностью. Как скажется на ней безвестность? Она была кумиром общества. О, эта новость разобьет ее сердце! Она разобьет ее сердце!

Набравшись терпения, друг, наконец, убедил Лесли отправиться домой и рассказать эту печальную историю жене. На следующее утро он узнал, что Лесли раскрыл жене свою тайну.

– И как же она отнеслась к этому?

– Как ангел! Казалось, это принесло ей облегчение, потому что она бросилась мне на шею и спросила, действительно ли только это в последнее время делало меня таким несчастным. Но бедная девочка! – добавил он, – она, верно, не понимает, какие перемены нам придется вынести. Она представляет нищету лишь абстрактно; она читала о бедности только в стихах, где бедность – союзница любви. Пока она еще не чувствует никакой нужды, пока у нее нет недостатка в привычных удобствах и утонченных радостях. Когда же нам придется на деле столкнуться с низменными хлопотами нищеты, с ее презренными нуждами, с ее мелочными унижениями, тогда-то и начнутся настоящие испытания.

Через несколько дней он зашел ко мне вечером. Он продал свой дом и купил небольшой домик в деревне, в нескольких милях от города. Весь день он был занят перевозкой мебели. На новом месте ее требовалось немного, да и то самого простого толка. Сейчас он возвращался домой, где жена его с самого утра занималась обустройством. Я живо интересовался развитием событий в этой семейной истории и, поскольку уже был вечер, вызвался сопровождать его. Мой друг устал от дневных забот и, выйдя за порог, опять впал в мрачные раздумья.

– Бедняжка Мэри! – наконец проговорил он с тяжелым вздохом.

– А что такое? – спросил я. – С ней что-то случилось?

– Как же! – сказал он, бросив на меня раздраженный взгляд. – Разве это пустяк – унизиться до столь презренного положения, оказаться запертой в жалком домишке, быть вынужденной тяжко трудиться, чтобы едва сводить концы с концами в этом нищенском обиталище?

– Так, значит, она ропщет на эти перемены?

– Ропщет! Да она сама безмятежность и благодушие. Право, мне кажется, она пребывает в более счастливом состоянии, чем когда-либо прежде, – и я не вижу от нее ничего, кроме любви, нежности и утешения!

– Восхитительная женщина! – воскликнул я. – Ты называешь себя бедняком, мой друг, но никогда раньше ты не был так богат, ибо не знал таких несчетных сокровищ совершенства, коими обладаешь в этой женщине.

– Да, мой друг, и если бы наше с нею первое свидание в этом доме уже завершилось, думаю, я мог бы утешиться. Но это лишь первый день ее истинного опыта; она только-только свела знакомство со скромным обиталищем; она трудилась весь день, обустраивая его жалкую обстановку; она впервые познала тяготы домашнего труда; она впервые обвела взглядом дом, лишенный какой бы то ни было элегантности – и почти всех удобств. И теперь она, может быть, сидит усталая, измученная, предаваясь мрачным размышлениям о перспективах жизни в нищете.

В этой картине была большая доля правды, на которую мне было нечего возразить, и потому дальше мы шли молча. Свернув с главной дороги на узкую аллею, с обеих сторон которой густо росли лесные деревья, создавая атмосферу полного уединения, мы подошли к дому. Его скромное обличье удовлетворило бы даже самого пасторального поэта; и все же вид у него был по-деревенски приятный. Одно крыло его было густо увито диким виноградом, несколько деревьев грациозно изгибали над ним свои ветви, и я заметил несколько горшков с цветами, со вкусом расставленных у входа и на лужайке перед домом.

Маленькая калитка открыла нам доступ к дорожке, которая сквозь кусты вела ко входу. Еще подходя к дому, мы услышали звуки музыки. Лесли схватил меня за плечо, мы остановились и прислушались. Это был голос Мэри, которая пела с той трогательной простотой, которую ее муж особенно в ней любил. Я почувствовал, как рука Лесли дрожит на моем плече. Он шагнул вперед, чтобы лучше слышать, и под его ногами хрустнул гравий.

В окне на миг показалось сияющее лицо, оно тут же исчезло, послышалась легкая и быстрая поступь, и к нам навстречу выбежала Мэри. Она была одета в прелестное белое деревенское платье, а прекрасные волосы украшали несколько полевых цветов; щеки цвели свежим румянцем, и вся она так и сияла улыбкой. Я никогда не видел ее такой красивой.