Очарование зла

«Это очень плохо для агента, Гертруда, — серьезно выговаривал он ей когда-то (она моргала под очками и пыталась вникнуть). — По твоей одежде любой шпик всегда определит, где ты встречалась с коллегой и в какой именно момент передавала ему донесение: за десертом или еще во время супа…»

Она поняла, что он шутит, только на третий или четвертый раз, ужасно обиделась и несколько дней разговаривала с ним с подчеркнутой вежливостью. Даже называла, кажется, «мосье Рейсс». Или «ребе Рейсс»? Он вдруг сообразил, что не помнит. Помнит только, что выглядело все это трогательно и потешно.

— Мне и хочется попросить руководство о возможности съездить туда, — говорила Гертруда, — и как-то страшновато… По слухам, там началась чистка…

— Да, — сказал Рейсс.

Она подняла на него глаза.

— Правда? Идут аресты?

— Да, — повторил он. — Аресты. Много. Много невинных.

Она покачала головой, в сердцах бросила ложечкой в торт.

Он коснулся ее руки.

— Послушай меня, Гертруда. Я написал Сталину. Обо всем, что думаю. Я знаю, что написал правду, понимаешь? Я уверен! Та кровь, которая сейчас льется в России… она затопит страну, погубит ее.

— Я… слышала об этом, — тихо выговорила она. Всхлипнула. Он с жалостью смотрел на нее. — Игнатий, но ведь мы не ради этого…

— Конечно нет, — сказал он.

Она вздохнула, вытерла лицо салфеткой.

— Прости. Спасибо, что был откровенен. Если бы я могла, то поступила бы так же, как ты. Послала бы их всех к чертовой матери! Но я боюсь их… А ты? Не боишься?

Он молча улыбался. Он давно уже решил для себя этот вопрос. Конечно, он боится — человеку свойственно бояться за свою жизнь. Но нельзя бояться всегда, каждую минуту. Организм просто не приспособлен для жизни в состоянии постоянного, непреходящего страха.

Гертруда снова взялась за торт.

— Тебе нужно как можно быстрее уехать из Европы, — заговорила она спокойнее. — В Швейцарии тебя могут найти. Здесь все как на ладони. Знаешь что, у меня есть знакомый американец в консульстве. Я попрошу, чтобы он сделал тебе визу…

Официант приблизился к столику со всей возможной деликатностью: он выждал, пока то, что он счел «ссорой немолодых любовников», подошло к концу.

— Что-нибудь еще желаете? — осведомился он.

Рейсс весело глянул на него. «Желаю, — думал он. — Милая фея, сделай так, чтобы исчез тиран, чтобы мои враги переломали себе шеи или перестали быть моими врагами, верни Гертруде ее сияющие двадцать лет… И еще, пожалуйста, достань мне американскую визу, другие документы, другое лицо… и чуть-чуть денег в дорогу, чтобы можно было коньяка попить во время качки…»

Но вместо этого он произнес:

— Счет, пожалуйста.

Они вышли из ресторана, начали спускаться к шоссе. Воздух был чист и прозрачен, как бывает только осенью; листья деревьев уже тронуло желтизной. Рейсса всегда завораживали деревья южной Европы: по сравнению с северной, листья у них были совершенно другими. Более тонкими, более вычурными и узорными. Когда они становились желтыми и красными, их красота делалась неотразимой: прелесть скорого увядания только подчеркивала изысканную работу природы.

— Красивое место, — сказал Рейсс, не выразив и малой толики всего, что чувствовал сейчас. — Спасибо тебе, что привела меня сюда.

Гертруда вздрогнула, но он этого не заметил.

— Смотри, здесь растут грибы! — Он присел на корточки, развел руками траву, и Гертруда увидела две маленькие красные шляпки. Рейсс поднял голову. — Когда мы с братом были маленькими, мы…

Он замолчал. На шоссе послышался шум приближающегося автомобиля.

Рейсс встал. Вместе с Гертрудой он отошел подальше на обочину. Двигатель рычал на подъеме. Скоро из-за деревьев показалась машина. Гертруда побледнела, отодвинулась от Рейсса. Он остался стоять на месте. И даже не обернулся к ней. Не понял? Или ему все равно?

Он смотрел на красный кленовый лист, похожий на обезьянью лапку, на его длинные коготки, на зеленоватые прожилки среди уверенного багрянца. Хрустальный воздух был ломким и чистым. Приближающийся автомобиль не имел к этому никакого отношения.

Гертруда зажмурилась.

Автомобиль остановился, и мгновенно вся картина вокруг переменилась: на обочине возникли трое мужчин, воздух наполнился пороховой вонью и треском выстрелов. Они стреляли в Рейсса в упор, деловито, споро. Рейсс упал сразу. На его смявшемся светлом пиджаке появлялись один за другим темнокрасные пятна. Он стал похож на кусок фруктового торта: сливки, украшенные «пьяными вишнями», подумала Гертруда в ужасе. Она открыла рот, чтобы закричать, но в тот же миг пальба стихла, хлопнула дверца, двигатель взревел. И снова наступила тишина. Грибы остались расти там, где нашел их Рейсс. Гертруда вспомнила примету: если человек увидит гриб, тот больше не будет расти, так что, увидевши, нужно непременно сорвать.