Очарованная душа

Но Сильвия как раз и не считала нужным прощать. А в этом ведь не признаешься! Каждый из нас в тайниках своей души выпестывает пять-шесть чудовищневеличек. Этим не хвастаются, их будто и не замечают, но отделаться от них никто не спешит. Правильнее было бы сказать себе, что ее искушали блага, которых у нее нет, но ей хотелось поважничать, прикинуться, будто она их презирает. Вот поважничала, а ничего хорошего не получилось. Нет, Сильвия, решительно не испытывала удовольствия от своей победы, щегольнуть было нечем: победила, зато поплатилась собственной шкурой! И все складывалось особенно тяжело потому, что и в самом деле положение у нее было мало приятное. Сильвии нелегко было выпутаться из беды. Безработных появилось очень много, и, разумеется, предприниматели этим пользовались. Здоровье у нее было не блестящее. От изнуряющей жары (стоял знойный июль), бессонных ночей, плохого питания, противной воды, выпиваемой залпом, она заболела катаром кишечника и дизентерией и теперь очень ослабла. Крыша над ее комнатой накалилась от солнца, и Сильвия, опустив жалюзи, полураздевшись, чувствовала, как у нее горит все тело: ей хотелось дотронуться до чего-нибудь прохладного, охладить руки, и она думала о том, как сейчас было бы хорошо очутиться в доме на Булонской набережной; она была обделена другими богатствами, зато щедро одарена чувством смешного и потешалась над собственной глупостью. Неплохо потрудилась! А ведь они с Аннетой в сущности были всегда и во всем заодно!

Заупрямились обе... Господи, какая чепуха! Ни одна не у ступит!..

Она-то знала, что никогда не уступит, пусть уж так дурочкой до конца и останется; она усмехалась, вздергивая побледневшую верхнюю губку, как вдруг до нес из коридора донеслись стремительные шаги Аннеты. Она сразу их узнала, вскочила.

«Вернулась!.. Аннета, родная!»

Не ждала она сестру... Конечно, Аннета лучше ее!

Аннета уже вошла. Ее лицо пылало от волнения, от жары, от быстрой ходьбы. Она еще не знала, как поступит, но стоило ей войти – и все для нее стало ясным. Она задохнулась от духоты, стоявшей в раскаленной полутемной каморке, и снова ее охватил приступ ярости. Она шагнула к Сильвии, – та кинулась ей на шею, – своими нервными руками сжала ее влажные плечи и, не отвечая на ее поцелуи, раздраженно сказала:

– Я увожу тебя отсюда... Одевайся... И не спорь!

Сильвия, однако, спорила, уже просто по привычке.

Делала вид, что противится. Но не мешала. Аннета распоряжалась по-своему, одевала ее, натягивала ботинки, застегивала блузку, сердито нахлобучила ей на голову шляпку, вертела ее, как пакет. Сильвия твердила: «Не надо, не надо», – возмущенно покрикивала для вида, но была в восторге от того, что с ней так обращаются. И, когда Аннета одела ее, схватила руки сестры, расцеловала их крепко – даже зубы оттиснулись – и, смеясь от радости, сказала:

– Госпожа Буря... Ничего не поделаешь! Подчиняюсь... Увози!..

И Аннета ее увезла. Она схватила ее за руки своими сильными руками и держала, как в тисках. Они сели в авто. Когда приехали, Сильвия сказала Аннете:

– Теперь признаюсь: до смерти хотелось к тебе!

– Зачем же ты так упрямилась? – спросила Аннета, сердитая, счастливая.

Сильвия взяла Аннету за руку, согнула ее указательный палец и постучала им по своему выпуклому лбу.

– Да, там упрямства немало! – сказала Аннета.

– Похож на твой, – заметила Сильвия, показывая в зеркале на крутые их лбы.

Обе улыбнулись друг другу.

– Нам-то известно, в кого они, – добавила Сильвия.

Комната ждала Сильвию давным-давно. Аннета, еще не ведая о существовании Сильвии, приготовила клетку для будущей подруги. Подруга так и не появилась; только два-три раза промелькнула ее тень. Самобытная натура Аннеты, ее манера вести себя то с холодком, то с горячей сердечностью, порывистость и неожиданная резкость, поражавшая в сдержанной ее натуре, странности, какая-то неосознанная требовательность, властность, тлевшие в ее душе и вспыхивавшие даже в те часы, когда она готова была пожертвовать собой со страстной покорностью, – все это отпугивало от нее сверстниц, которые, несомненно, уважали ее и, говорят, попадали под ее влияние, но – осторожно, на расстоянии. Первой завладела клеткой дружбы Сильвия. Вошла она туда, разумеется, без волнения, зная, что без труда выйдет, – выйдет, когда ей вздумается. Перед Аннетой она нисколько не робела. И комната, в которой она водворилась, ничуть ее не удивила. Тогда, в первый свой приход, она по некоторым мелочам – в них сказывалась предусмотрительная заботливость – и по тому, как неловко, смущенно держалась сестра, показывая комнату, догадалась, что все это предназначается для нее.