Очарованная душа

Но ничего не вышло. Жертву раскусили сразу. Она была похожа на птицу, которая, испугавшись, топорщит перья и, чтобы спастись от автомобиля, бросается прямо под колеса. Тогда это обратили в забаву. Автомобили гудели. Они появлялись со всех сторон и перебрасывали пернатый мячик друг другу.

Можно себе представить, насколько затравленная женщина была способна работать головой и руками. В суматохе она не успевала уследить за рублеными фразами, которые ей диктовали; она терялась и отставала, она больше не понимала смысла слов, она забывала даже орфографию, а это было вопросом чести pudendum <Постыдным (лат.).> для буржуазной психологии! Результат нетрудно угадать. Никто не щадил ни ее возраста, ни ее переживаний. Она приходила домой больная от замечаний, которые на нее сыпались, и плакала, добравшись до постели. Грубости, которые носились над ее головой в течение целого дня, продолжали оглушать ее и по ночам. Она задыхалась от оскорблений, она обезумела, о, на чувствовала себя уничтоженной. Последний удар был нанесен сегодня. Это было гнусное шутовство. Король Юбю решил потешить редакцию за счет одного злосчастного посетителя, старого незадачливого кюре, который пришел к нему за пожертвованием... Сцена была совершенно в духе Карагеза, и мы не станем описывать ее здесь. Священник пустился наутек, точно за ним гнался сам дьявол. Птица тоже упорхнула, как только представилась возможность. Она решила больше туда не возвращаться.

Аннета слушала, просунув руку под взъерошенное крылышко, и, молча поглаживая его, старалась успокоить птицу. Когда та договорила, Аннета задала ей вопрос:

– Значит, место сейчас свободно? Та поперхнулась:

– А вы бы хотели его занять?

– Почему бы нет? Если только я не вырываю у вас кусок хлеба изо рта.

– Этот хлеб я больше есть не буду.

– А мне приходилось есть всякий! Всем известно, что лучше не присматриваться к рукам булочника.

– Я их видела. И больше не могу есть.

– А я их увижу И буду есть.

Несмотря на все свои мрачные мысли, которые изрезали ей лоб морщинами, несчастная женщина не могла удержаться от смеха; ей невольно передавалось бодрое настроение Аннеты, бросавшей ей вызов.

– У вас хороший аппетит!

– Ничего не могу с собой поделать, – сказала Аннета. – Я не бесплотный дух. Прежде всего – есть. Душа от этого ничего не потеряет. Ручаюсь!

Душу я не продаю.

Она навела справки: жалованье было хорошее, работа вполне по силам; к тому же ей повезло: один из гребцов галеры, сотрудник редакции, назвался ее старинным знакомым (она танцевала с ним в те времена, когда флиртовала в салонах со своим Роже, за которого чуть-чуть не вышла замуж). Она не стала ждать до завтра и сейчас же заняла еще не остывшее место. Она думала:

"Хороша бы я была, если бы стала колебаться!

Мир – это клетка с обезьянами. В ней мы рождаемся, а убежать не можем. Все они одинаковы. Я их знаю, в их ужимках нет ничего нового, и меня они не пугают. А что касается главного орангутанга... Посмотрим! Любопытно встретиться с ним..."

Да, любопытство... Если бы Аннета была Евой, она бы не стала колебаться и сама сорвала яблоко. Она бы не стала исподтишка подбивать на это Адама. «Я, конечно, рискую. И рискую для того, чтобы лучше знать жизнь. Старая мораль предписывала избегать риска. А новая научила нас другому: кто ничем не рискует, ничего не получает, тот ничто. Если меня нет, то я буду».

Порок ли это – быть любопытной? Возможно. Но у Аннеты любопытство было пороком смелым, мужественным: оно сопровождалось вызовом, который Аннета бросала тому неведомому, на поиски которого отправлялась. Душа ее была в известной мере душой странствующего рыцаря. За неимением великанов она вступала в бой с обезьянами. И потому у нее было оправдание перед собой (у тощего Дон Кихота этого оправдания не было). Оно заключалось в ее прекрасных зубах: нужно есть! «Обезьяны, кормите меня!»

Прежде чем впервые переступить порог редакции, она придала уверенный вид себе и своей походке. Она прекрасно понимала, что ее положение в газете зависит от того, как она себя поставит, и притом – с первой минуты.

Она отвечала на вопросы холодно, точно, с легкой улыбкой. Ни одного лишнего слова! Но в двадцати словах она перечислила свои рекомендации и свои познания (только те, которые были ей сейчас необходимы для занятия должности; об остальных лучше молчать: за них невежда вас не поблагодарит). Здесь, не обращая внимания ни на взгляды и замечания по ее адресу, ни на насмешливый тон, которым ее хотели смутить, она села за работу и быстро с ней справилась.