Очарованная мраком

Не лучше ли мне, в самом деле, сходить завтра в больницу, на обследование, как советует Ира? Деньги у меня есть, до мая можно снять жилье, чтобы не видеться с Азалией, а после, возможно, она уедет и я вернусь домой. Наконец, можно нанять адвоката, действовать через него, как предлагал дядя Алик: отсудить положенное, поделить имущество и забыть об этой женщине.

Никаких ведьм не существует! Это смешные, наивные выдумки, полная чушь! Азалия – обыкновенная охотница за богатыми мужиками. Расчетливая, лживая, циничная мерзавка, но уж точно не колдунья.

Я уже почти убедила себя в этом, как вдруг вспомнила нашу с отцом ссору, из-за которой ушла из дому, вспомнила, какую странную власть имела над ним Азалия, как изменился отец после встречи с ней…

Люди, которые мало знали папу, находили, что перемены эти – к лучшему, что у Наиля проснулся вкус к жизни. Как будто этот вкус можно ощутить исключительно в ресторанах и бутиках. Отец сделал креативную стрижку, стал носить на мизинце золотой перстень с крупным камнем, снял старенькие, подаренные мамой часы и украсил запястье будильником престижной марки. Накупил обуви и рубашек, приобрел узкие белые джинсы. Он даже отбелил зубы и стал поговаривать о пластике век! В этом сладко благоухающем молодящемся мужчине, увешанном дорогими аксессуарами, я не узнавала своего отца, который всю жизнь был равнодушен к побрякушкам.

Папа постоянно находился в каком-то нервическом состоянии. Глаза возбужденно блестели, движения стали суетливыми, ломаными и вместе с тем неуверенными, незавершенными. Он хохотал, сверкая зубами, и постоянно бросал взгляды в сторону зеркала.

В тот вечер отец одевался, намереваясь заехать за Азалией на работу: ее машина была в сервисе. Сам он на работу не ходил: захворал. Он вообще стал странно болезненным, и это меня пугало. Раньше почти никогда не болел, не признавал лекарств, а теперь по полмесяца проводил на больничном.

– Ты как на парад, – заметила я, проходя мимо отца в прихожей, когда тот, чертыхаясь, повязывал галстук.

– Мы с Азалией идем к ее подруге, – ответил он.

– Ты же неважно себя чувствуешь. Может, не стоит?

– Мне вроде получше.

Куда уж лучше, подумала я, разглядывая бледное папино лицо и покрытый испариной лоб.

– Вот зараза! – Галстук не желал завязываться, и отец раздраженно отбросил его прочь. – Черт с ним. Так пойду.

Он расстегнул ворот рубашки на пару пуговиц и критично осмотрел свое отражение. Я подошла и встала рядом, тоже глядя на папу в зеркале.

– Что это у тебя? – удивилась я, разглядев у него на груди, чуть ниже впадинки под шеей, шесть красных пятнышек. Они расположились правильным кругом и напоминали маленькие красные холмики.

– Сам не знаю. Аллергия, наверное. Не болит, не чешется.

– На метку похоже. Или Азалия клеймо поставила?

Зачем я это сказала? Сорвалось с языка. Отец мог бы не придать значения этой фразе. Однако он стремительно развернулся и проговорил:

– Знаешь что?! Мне это надоело! Азалия постоянно замечает твои подковырки, эту глупую ревность. Я давно уже понял, что она тебе не нравится! Но это моя жена! Будь любезна считаться с ней!

В общем, мы наговорили друг другу кучу гадостей. Я кричала, что он превращается в заводную куклу в угоду женщине, которая его даже не уважает, не говоря уже о любви. А отец бросил мне в лицо: «До чего же ты похожа на свою мать!» И в голосе его звучала отнюдь не нежность, как в прежние времена.

Мы долго не виделись, но примерно за месяц до смерти папа пришел ко мне в съемную квартирку, мы поговорили и помирились. Выглядел он плохо: снова болел. Ни вычурных часов, ни перстня не было, и похож на себя прежнего. На прощание папа обнял меня, прижал к себе, поцеловал в висок. Мне показалось, отец хочет сказать мне что-то, но он промолчал. После мы продолжали часто встречаться, но на откровенный разговор так и не решились.

Я вспомнила все это и внезапно поняла, что пути назад быть не может. Ведь в глубине души я всегда понимала: отцом руководит неведомая сила. Медленно, но верно, капля за каплей, эта сила словно бы выдавливала Наиля Айвазова из его собственной шкуры, пока не погубила. И я не хотела, чтобы со мной произошло нечто подобное.

Пора было начинать, скоро стемнеет. Я перевела дух, опустилась на одно колено и с силой пронзила лопатой стылую землю.

– Пап, прости, – прошептала я, – но так надо, ты же знаешь.

Страха не было, только стыд. Слезы катились по щекам, но я не останавливалась. Действуя как автомат, вскрывала коричневую землю. Та поддавалась плохо. Наверное, не желала раскрывать своих секретов, отдавать то, что было в ней спрятано.

«Вдруг не там копаю?» – испуганно подумала я.

Жанна сказала – у изголовья. Не думать, ни о чем не думать! Ямка была уже довольно глубокая. И широкая: на всякий случай я делала ее больше в диаметре, чтобы не пропустить тот предмет. Лучше разрыть одну большую дыру, чем копать в разных местах.