Очарованная призраками

 Но это не имеет значения, потому что Аретуза осталась одна, без чешуи и с новорожденным сыном. Она осталась одна в мире, которого не понимала.

 На Авалон их привела Нимуэ, и какое-то время они считали, будто чешуя ее отрастет обратно и она вернется в море, но этого так и не произошло. Кое-кто говорит, что так ее наказывают Дева, Мать и Старуха – ведь она бросила свои обязанности ради смертного мужа. Кое-кто говорит, что это и не наказание вовсе, а выбор: Аретуза решила остаться на земле, со своим сыном.

 Не знаю, что из этого правда. Но Ланселот вряд ли сможет ответить мне на этот вопрос.

 Ракушки – одна из немногих связей с морем, оставшихся у Аретузы. Она показала мне, что в них сокрыты послания, которые прошептали за сотни тысяч километров отсюда, и научила, как оставить свое. Стоило его бросить в воду, и много дней спустя его кто-нибудь найдет.

 Когда я впервые прибыла сюда, то прошептала несколько посланий для матери и проделывала это каждый день в течение месяца. Но ответа так и не получила, потому и перестала. Я пыталась убедить себя, будто просто что-то делаю неправильно, поэтому сообщения не доходят, – хотя какая-то часть меня всегда знала: это не так.

– Какие слухи принесло с земли? – спрашивает Моргана у Ланселота, пытаясь сохранить легкий тон.

 Он поднимает бровь – особый талант, которому я всегда завидовала. Когда это пыталась проделать я, то люди порывались тут же отойти подальше – я выглядела так, словно вот-вот чихну.

– Это не слухи, Эм, а важные послания.

 Моргана не отвечает, и Ланселот не сдерживает вздоха.

– Леди Дюкарт из Лионесса пытается совратить пастуха на два десятка лет моложе себя. Безрезультатно. И теперь весь двор над ней смеется. Ну что, довольна?

– Весьма, – подает голос Гвен. – Леди Дюкарт пыталась убедить всех, что меня растили чудовища.

 Я хмурюсь.

– Ты ведь сама всем рассказываешь, что тебя растили чудовища. Так что это… правда?

 Она пожимает плечами и отводит взгляд.

– Все дело в ее тоне.

 Я качаю головой и перевожу взгляд на Ланселота.

– Мы пришли попрощаться, – сообщаю я.

 Ланселот удивленно вскидывает голову, а потом наклоняется, чтобы поднять еще одну раковину, вытирает ее о свою домотканую тунику, уже мокрую от соленой воды.

– Не стоило проделывать такой путь, – бормочет он. – Увиделись бы за завтраком.

 Я оглядываюсь на остальных, ища поддержки, и вперед выступает Артур.

– Нас не будет на завтраке. – Голос его звучит куда более уверенно, чем я ожидала. – Мой отец умер. Теперь я – король Камелота.

 Он впервые произнес это вслух, и в утверждении его слышится вопрос, словно Артур ждет, что кто-нибудь его поправит. Но никто этого не делает.

 Ланселот смотрит на нас так, словно сейчас кто-нибудь выпрыгнет вперед и назовет происходящее шуткой. Потом понимает, что это не так, хмурится и отворачивается к морю. Где-то там, за горизонтом, нас ждет Альбион.

– Что ж, – медленно произносит он, – мы ведь знали, что так и будет, не правда ли? Легкой дороги.

 Голос его такой спокойный, что мне хочется его ударить. И, похоже, не только мне.

– Что, и это все? – сердито фыркает Гвен.

 Ланселот не отрывает глаз от горизонта.

– А что я должен сказать, Гвен? – вздыхает он. – Мы ведь больше не дети. Перед нами лежит будущее. Разные дороги.

 Я хочу спросить, каким он видит свое будущее? Что он в нем делает? Собирает ракушки для своей матери, которая и сама может это делать? Участвует в поединках, уверенный в своей победе? Бегает по лесам, знакомым до самого последнего листика? Пересекает одни и те же тропы снова и снова? Этого он хочет? Легкой жизни безо всяких проблем?

– Значит, это прощание, – отвечает Артур, которого явно задели слова Ланселота. – Не нужно нас провожать… я знаю, как ты любишь поспать.

 Ланселот дергается, словно Артур его ударил, но через мгновение кивает.

– Я буду по вам скучать. – Он снова поворачивается к нам. – Вы были хорошими друзьями.

 И вот оно. Вот оно, слабое место в его броне – тоньше волоса, но достаточно велико, чтобы вспомнить: пусть Ланселота растили фейри, пусть он полукровка, но он все еще человек. Он смертен, и под спокойной поверхностью эмоции его бурлят.

– Встретимся у домика, – сообщаю я остальным, не отрывая взгляда от Ланселота. – Дайте нам пару минут.

 Никто не возражает. Они молча уходят к кромке леса, оставляя нас с Ланселотом одних. Может, они знают, что за разговор нас ждет, и не хотят принимать в нем участия. От этой мысли у меня горят щеки, и я пытаюсь унять свои эмоции, даже когда Ланселот поднимает на меня взгляд и улыбается уголком рта.

– Если хочешь более романтического прощания… – начинает он.

– Вовсе нет, – обрываю я его и скрещиваю на груди руки. – Поехали с нами.