– Как же я с ними все лето? Здесь полный абалаковский рюкзак… Нет, мне хватит одной. Лучше ты забирай. Не хочу отнимать твою судьбу.
Все, что возникло, родилось между ними в это короткое время, сейчас рушилось. И Женя, должно быть, почувствовала, что с ним происходит.
– Люди находят клады и начинают их делить, драться, – вдруг проговорила она с печальной улыбкой. – А мы с тобой не знаем, как от него избавиться. Чемодан без ручки… Хочешь, скажу, что ты загадал?
– Не хочу, – наливаясь угрюмостью, буркнул он.
– Ты уедешь сегодня? – Она дотянулась рукой и запустила пальцы в бороду, как вчера ночью.
И взмученные чувства как-то враз посветлели.
– Не знаю…
– Сегодня не уезжай. – Голос отроковицы стал трепещущим, словно птичка, зажатая в кулак. – Пусть у нас будет еще одна ночь. Я тебе расскажу историю о зимующей ласточке.
– Здесь будет много народа, – выговорил он немеющими от предчувствий губами.
– А чтобы никто не мешал, мы спрячемся. Возьмем палатку и уйдем в лес. Там найдем местечко… заветное, тайное. И наперекор всем приметам, наперекор судьбе!..
– Книжки читаете? – насмешливо и громко сказал Гузь, внезапно появляясь на стане. – Вот молодость!
Явно подкрался, гусь лапчатый, была бы возможность – подполз еще ближе, чтобы послушать, о чем они читают!
Женя даже не дрогнула, медленно отняла руку и внезапно глянула с той неприкрытой завлекающей полуулыбкой, которая уже бесила Рассохина.
– Подглядывать и подслушивать нехорошо! – и кокетливо погрозила пальчиком. – Даже если вы – начальник.
– Да я и не подглядывал! – неожиданно миролюбиво воскликнул тот и воззрился на отроковицу с интересом. – Придется вам, сударыня, поскучать в одиночестве. Некоторое время…
– Это почему?
– Отрока вашего забираю!
– Я боюсь одна! Говорят, здесь живут погорельцы.
– Навещу вас, – пообещал тот. – Но могу и охрану выставить!
– Нет, лучше вы навестите! – призывно засмеялась она.
– Рассоха, у тебя лоток с собой? – Гузь, завернув полу куртки, утер вспотевшее лицо.
Эта фамильярность Гузя говорила о том, что ему сейчас что-то срочно потребовалось от Стаса.
– С собой, – обронил он, сдерживая гнев.
– Тогда выручай! Бери и пошли со мной.
– Куда?
– Золото мыть!
– У вас драга[23]
работает, – умышленно односложно, без всякого выражения проговорил он. – А я уволен.Гусь захлопал крыльями и загоготал:
– Рассоха, будь человеком! Ну, я погорячился… Начальство летит! А вы… а ты тут как на пляже. Обнажились и загораете! Я с вертолета видел!.. Хочешь, так еще сто лет работай! Я же тебя не гнал… В общем, хватай лоток и вперед, на мины. Промывку запустить не могут эти охламоны! Все нас торопили, а сами!.. Будем картину изображать, для телевидения. Лотками намоем и на коврики насыплем. А то хотели уж бронзы напилить и опилок насыпать. Надо же сделать вид!.. Ну, а что иначе? Второй раз первый секретарь обкома не полетит и корреспондентов не привезет. Знаешь, сколько сил было приложено, чтоб его заманить? Короче, у нас в запасе три часа! А твоя уважаемая… наша уважаемая практикантка пока… будет поддерживать огонь. Чтоб не погас, как и положено…
Последние слова были с намеком, но у Рассохина шевельнулась в груди предательская надежда, напрочь затмившая интуицию и предчувствие. Он ничего Гузю и ответить не успел, а как-то враз все ему простил, даже легкое заигрывание с отроковицей.
– Иди, – подвигла Женя, глядя преданно. – И возвращайся скорее.
Он прочитывал в ее словах совсем другое и воспринимал ее зовущее обещание как естественное, ожидаемое, неотвратимое и одновременно щемящее и грустное, ибо грядущая ночь должна была стать прощальной. Но если он пойдет, то Гузь, конечно же, выбросит заявление и оставит в отряде.
– Иди, Стас, – подстегнула его надежды отроковица. – Я никого не боюсь, это шутка…
– Заводи мотор! – Гусь вразвалку двинул к лодке. – С утра набегался – ноги отваливаются…
Рассохин подождал, когда он удалится, склонился к уху практикантки и прошептал:
– Не нужно строить начальству глазки.
Она все понимала, но тут же вывернулась:
– Это я его умышленно! Люблю заводить таких жлобов! А ты что подумал?..
– Мне это не нравится!
– Я ради тебя, – зашептала Женя. – Ты ведь не хочешь уезжать, правда? И мучаешься…
– И ради меня не надо!
– Послушай, милый! – громко и вызывающе засмеялась она. – Ты что, муж мне?.. Какой ревнивец! Ну точно как Виталий!
– Какой еще Виталий?
– Мой супруг! Между прочим, я замужем.
Еще секунда, и все бы кончилось. Рассохин уже чуял накатывающую волну гнева, но отроковица вдруг приподнялась на цыпочки, поцеловала в губы и шепнула:
– Жду тебя, мой Отелло… Беги!
Стас прихватил полевую сумку, лоток и побежал заводить мотор.