Очаровательное захолустье

— Ну, Ерема! Ты даешь!

— Наконец-то!

Я протирал глаза кулаками — хотя на кафельном полу уснуть было трудно. Да-а-а-а! Явившись наконец, Ерема оказался изможденным, оборванным подростком лет двенадцати, явно детдомовского вида. Кочковатая, криво постриженная голова в пятнах зеленки, тонкие бледные руки торчат из тесной мятой курточки. Жидкие отечественные джинсы с вьющимися на обшлаге нитками. Однако величия его это не умаляло — наоборот, небрежность в одежде лишь подчеркивала его величие.

— Ерема! Глянь! — заскулили все наперебой.

Затягиваясь поганым чинариком, он неторопливо приблизился. Скучая, глянул на крайний автомат.

— Этот оставь. Пусто.

— Ну как же! — взвыл респектабельный бизнесмен. — Я же в тюрягу пойду! Я же думал...

— Иди, — произнес безжалостный виртуоз, уже приглядываясь к следующему автомату. Стукнул по клавише. — Тут половить можно.

Зачуханный интеллигент расцвел.

— Много не наловишь, — припечатал Ерема.

Но тот все равно сиял, тряс костлявую Еремину руку.

— Пусто, — проговорил Ерема, чуть глянув на следующий экранчик.

— Ерема! Ну погоди! Куда ж ты?

Этот юный Моцарт, похитивший у меня инструмент, когда-то рабски покорный мне, вызывал у меня восторг — и жгучую зависть: ни в одном деле я его славы не достиг!

К тому же за нами, кажется, пришли.

— Встать! — прогремело над нами.

— О! — Жоз поднял голову. — Вдруг откуда ни возьмись...

Мы кинулись к выходу, но и там нас ждали. Меня жестко отбили, как бильярдный шар, а Жоз — прорвался.

— Лови! — Высоко под потолком я кинул ему рулон обоев.

Пусть они долетят.

— Ты, Серж, не лютуй особенно-то! — посоветовал Петр.

Лысый Серж усмехнулся. И я сразу его вспомнил, хотя десять лет прошло с нашей встречи: Серж как раз был злой следователь, а Петр — тот добрый.

— Возьми... может, пригодится. — Заботливый Петр протянул ему мой «терновый венец».

— Кто же мне даст в наши дни особенно-то лютовать? — произнес Серж, и усмешка его ох как мне не понравилась. У него небось тоже «имиджмейкеры» уже наготове. — Поведение в общественном месте... с особым цинизмом... это еще не расстрел! — приободрил меня Серж. — Ну ладно... пошли. Там тебя один старый друг заждался.

Сердце екнуло. «Старый друг»? Неужели Жоза повязали? Но это не означает — «заждался». Кореец? Обрадовался: может, несколько моих строк на корейский переведет?.. Нет, оптимизм твой неизлечим! — понял я, пока шли мы по глухому коридору. Навряд ли... Так кто же тогда, лицемерно себя спрашивал, хотя уже, в общем, догадывался кто.

Затхлая камера. С нижней шконки (так называется в тюрьмах приспособление для сна) свисала мощная голая рука с буквами.

— Ну что, совсем уже забыл Геру?

— ...Н-нет.

Гера, сонно щурясь, уселся на шконке, злобно глядел на Сержа.

— Ты что вообще лепишь? Я тебе велел его посадить, — кивнул на меня, — а ты что же? Меня сюда? Совсем, что ли?

— А это чтобы вам беседовать было сподручнее! — Серж улыбнулся. — А за тебя, Гера, отдельно заплачено! Кстати, — он повернулся ко мне, — что там у вас творится? Где транш?

— Вот тебе транш! — Гера мощной рукой врезал Сержу. Тот отлетел в угол камеры, сполз по стенке, но повел себя, в общем-то, миролюбиво, пробормотав только:

— Ты не очень-то.

— Ладно... иди. — Гера выхватил у него из рук мою «плащаницу с терниями», кинул на шконку, повернулся ко мне.

Серж вышел, обиженно сморкаясь.

— Ну что... будешь работать на меня? — спросил Гера задумчиво.

— Н-нет.

— Зря! Нам сейчас хорошие люди во как нужны!

— Зачем?!

— ...Тайна, понял?

— Нет. Не могу.

— Брезгуешь?

— Нет! Просто... меня телемагнат перекупил. Вот.

— Врешь, сука! Тебя невозможно купить!.. И знаешь почему?

— ...Почему?

— Потому что ты ни хрена не стоишь!

— Вот видишь? — обрадовался я. — Так зачем я тебе?

— ...А чтоб было! — Гера взял со шконки полотенце, несколько раз «выстрелил» им, растянув в своих лапах. — Ничего, что с колючками?

— ...Но должен же быть какой-то прогресс! — сказал я.

— Вот. Люблю тебя за это, — проговорил он и, опустив полотенце в унитаз, повернул «барашек». Вытащил, стряхнул.

— А помнишь... у тебя друг был... Где он? — спросил я дрожащим голосом.

— В могиле, — равнодушно ответил Гера. — А с тобой мы поднимемся — ого-го! Ну... делать? — Он бережно поднес полотенце к лицу, как заботливый парикмахер подносит компресс...

Кто-то глупо сказал, что второй раз трагедия повторяется в виде фарса. Нет, я глядел в тухлые его глазки: к фарсу он явно не способен. Да, в тот раз Гера был исполнителем, исполнял чужой и даже вынужденный заказ, а теперь он сам и исполнитель, и заказчик «проекта» — так что сделает от души!

— Чужие слова на тебя не действуют — ты свои только слышишь! Так что мы более надежный способ испробуем! — Он стал затягивать на моем лице полотенце. — Ну... пойдешь с нами? — Чуть-чуть ослабил.

— Куда?! — страстно промычал я.

Гера, устыдившись минутной своей слабости, стянул так, что хрящи захрустели.

— Ладно, — пробормотал он. — Ты сперва испекись маленько... А потом погутарим.

Исчез в наступившем мраке.