Очаровательное захолустье

— А чего ж тут плохого? — Неполиткорректная реплика Петра, оставленная без ответа, но залом принятая сочувственно.

Берх заговорил еще жестче:

— Исследования, проведенные западными учеными, гласят, что наилучшим методом для изучения окружающей действительности является метод провокаций: мы нарушаем обычное течение жизни какой-нибудь провокацией и наблюдаем результат!

Лунь поднял седую бровь и слегка отстранился.

— Так нам же харю начистят! — воскликнул Марьев.

— Да, прежними мы не вернемся! — жестко проговорил Берх. — Трение с жизнью предполагает… некоторое стирание черт лица!

— И так уж их почти не осталось! — выкрикнул кто-то, и зал засмеялся. Жесткая политика Берха не проходила. Пока. Скромный капустный салат, стоявший перед каждым, к провокациям как-то не располагал.

— Круто берешь! — крикнул Марьев.

— Желающие могут сойти!

Господи — куда же несемся мы?

Крот в своей речи поведал нам, что его увлекли наши гуманные идеи, поэтому он участвует. Его конкретный план — тендер, то есть конкурс, заявленный правительством на строительство нефтяного терминала. Проект обязан быть не только экономически выгодным, но и духовно насыщенным. И тут он надеется на нас.

— Проект может в себя включать экономические, социальные и даже, не скрою, политические изменения в жизни края. Незыблемость «красного пояса» может быть нарушена!

Ждал восторга! Жидкие аплодисменты. Не тот уже накал!

— Понятно. Трест «Шантажмонтаж»! — бестактно произнес Петр.

— Кстати, — явно обидевшись, сухо добавил Крот, — за реализацию этого проекта взял с меня немалые деньги известный режиссер Фрол Сапегин… которого я здесь почему-то не вижу.

Все вежливо поозирались… Да, Фрола нет. Как и всегда, впрочем. Это птица дальнего полета: где-нибудь над Австралией машет крылами.

Видя, что бури или даже волны сообщение его не вызвало, Крот наддал:

— Еще могу добавить, что уже осуществленные мною проекты все имеют мировой сертификат и всегда безупречны. Жизнь возле наших терминалов, как правило, значительно улучшается. И по поводу экологии (взгляд на Берха) можете не беспокоиться. Возле таллинского моего терминала плавают лебеди.

Максимальный эмоциональный взлет, который позволял ему его образ, был омыт жидкими аплодисментами. Совещание заканчивалось (как и капустный салат).

— А что мы будем иметь? — выкрикнул Петр.

— Вы уже имеете обратный билет домой, — сухо пошутил Крот. Всех, оказывается, различает! Желающие посмеялись. В общем, его сообщение мне понравилось больше других.

— А горячее будет? — выкрикнул кто-то, вызвав смех.

Крот сделал сдержанный жест в сторону Любки. Любка, комиссар бронепоезда, соревнуясь в сухости с предыдущими ораторами, сказала, что дисциплина должна быть железной, обстановка рабочей…

— А как же! — выкрикнул кто-то.

— И главное — никаких отставаний от поезда. А если кто-то все же отстанет и не сможет добраться до цели — пусть сеет разумное, доброе, вечное там, где окажется, — на обратном пути его заберут! Горячее будет, но в четыре часа. Все! — Она поднялась.

— …Лебедь, рак и сука! — так кто-то вполголоса охарактеризовал президиум, но обиделся — причем явно — только Берх, который как раз и не вошел в список.

И все разбрелись по углам. Как ни странно, общественной жизни не хватило лишь Петру, который пошел после этого по купе, бурно полемизируя. Проходя в туалет, я услыхал его голосок из купе аж самого Луня (начал с головы), и главное — знал, что нужно:

— …Чудовищная коррупция, чудовищная!.. И бездуховность!

Лунь, растрогавшись от такого слияния с народом, щедро подливал.

Через полчаса я слышал уже из другого купе:

— …Экономику просрали — так? А идеологию?

Это уже — елей на душу Сысоя. Интересно, что они пьют?

Утомившись, я только что прилег, как дверь в купе резко отъехала, и появилась Любка… как частное, надеюсь, лицо? Но здесь, оказывается, теперь все дела были общими.

— Пошли, — сказала она.

Я с трудом приподнялся — что за команды? Ее слово вовсе для меня не приказ! Вот слово Етишина — для меня приказ.

Тем не менее я поднялся.

— Жаждет ласки.

— Кто это?

— Твой.

— Кто это — мой?

Она молча пошла передо мной по коридору.

И мы оказались в купе Крота. Это ему — ласка?

Я сел рядом с ним, Любка — напротив, слегка приоткрыв веснушчатые свои коленки, на которые Крот даже не глянул.

— Вы говорите, что уж такая я… ради денег крикнутая. Так вот вам, пожалуйста: абсолютно бескорыстный человек!

Я заерзал. Представать перед миллионером таким совсем уж бескорыстным мне бы не хотелось.

Тот досмотрел наконец свои узоры на экранчике и, чуть дернувшись, слегка подвинулся — но не ко мне, естественно, а от меня, как бы освобождая место.

— Да, дорого вы свою совесть цените! — Он насмешливо глянул на меня.

— …Дорого? — удивился я.

— Десять тысяч баксов взяли с меня.

— Десять тыщ? — Я изумленно уставился на Любку. Она, вильнув бедрами, вышла.

— Может, вам лучше подмять под себя шоу-бизнес? — посоветовал я.

— Уже, — ответил он сухо. — Но меня больше интересуют духовные ценности.

— Так где же их взять?

— А вы не знаете?

— Н-нет.