Очаровательный Синий Чулок

Кирилл понимал: дальше будет хуже, ему не следовало целовать ее ни при каких обстоятельствах. Но он, человек мало расположенный к импульсивным поступкам, сделал это. И уже ничего нельзя исправить.

Лора вытянула шею и с изумлением уставилась на Соню. Две картинки – замороженная рыба и яркая, красивая девушка – в одну не складывались. Но все же некоторые черты совпали, выделились и подтвердили сказанное. Цвет волос… да, еще цвет волос!

– Та самая? – ошарашенно прошептала Лора.

– Ага, – кивнула Соня и посмотрела на Комлева. «Кирилл Андреевич, вы сейчас хотите меня растерзать или… поцеловать?»

Он поймал иронию в ее взгляде, и его темные глаза полыхнули огнем. Лишь ямочка на подбородке немного сглаживала ярость, но Соня предпочла не замечать ни первого, ни второго. «Сейчас я скажу, что это он попросил меня нарядиться клушей, чтобы ты не ревновала, а потом, когда ты уехала, потребность в маскараде отпала. Сейчас я это скажу». Но она промолчала, хотя слова, бесспорно, соответствовали роли.

– Но почему… – Лора задохнулась. – Я требую объяснений! Как ты мог так со мной поступить?

– Пойдем в кабинет, – настойчиво повторил Комлев и потянул Лору за собой. Чувство вины резануло по душе, но дальше пребывать в состоянии под названием «удобно» не имело смысла. Он всегда знал, что не любит Лору, а она не любит его. Сделка чистой воды.

«Фаина Григорьевна, вы можете сказать мне спасибо», – усмехнулась Соня, однако веселья не прибавилось. Глядя вслед удаляющимся Комлеву и Лоре, она закусила губу и побарабанила пальцами по дощатому сиденью скамейки.

Зачем она с ним поцеловалась? Зачем? Для дела. Соня закрыла глаза и шумно вздохнула – для дела, для дела, для дела…

***

Оказавшись в иной обстановке – среди папок с деловыми бумагами, Лора немного успокоилась. Мозг заработал в ином направлении. Однажды она уже была дурой, заламывающей руки, и это вместо того, чтобы занять определенную позицию и вцепиться мертвой хваткой в то, что принадлежит ей. Не стоит повторять ошибок. Если повести себя по-умному, то ничего особенного не случится, наоборот, чувство вины привяжет Кирилла к ней еще больше. Он хорош собой, богат, известен – его нельзя терять. Глупо, бесконечно глупо! «Но как он мог с этой… о, она ужасна!» Нет, не ужасна, внешне, по крайней мере… В том-то и дело! Спокойно, спокойно… но в голове не укладывается… почему она явилась в их дом в таком виде, а затем…

Ревность подступила к горлу, и Лора велела ей заткнуться. «Он хорош собой, богат, известен – его нельзя терять, – твердо сказала она себе и подчеркнула жирной линией каждое слово. – Потом, потом Кирилл за это заплатит – пусть валяется в ногах и умоляет простить».

Она глубже села в кресло, отчего ее короткая юбка задралась, оголив ноги.

«Нужно быть хитрее этой сучки, пробралась же она в наш дом и при первой возможности попыталась урвать кусок чужого пирога. Нужно быть хитрее этой сучки!»

И все же непонятное перевоплощение… и как она с ней разговаривала… как она смогла стать такой… Не рыба, не сухарь, не моль!

– Лора, извини, мое поведение было недостойным. – Комлев стоял возле стола мрачнее тучи. – Трудно объяснить то, что объяснению не поддается. Между мной и Софьей Одинцовой ничего нет и быть не может. – Он замолчал, прислушиваясь к своим чувствам. «Да, ничего нет, – подтвердило сердце, – но ты обнимал ее и целовал, хотел продолжения, хотел узнать, какова она на вкус, коснуться того, на что не у каждого есть право». – Извини, я причинил тебе боль.

«Держать его, держать», – мысленно приказала себе Лора.

– Не беспокойся, я уже взяла себя в руки и принимаю твои извинения, – произнесла она, кивнула и качнула ногой. – Я готова все забыть, жизнь порой очень сложна. Я люблю тебя. Наверное, я давно не говорила тебе об этом. И я верю, что ты любишь меня! Пусть она немедленно уходит, и мы забудем случившееся, как страшный сон. Наши чувства важнее.

«Я бы сейчас задушила ее собственными руками!»

Кирилл смотрел на Лору и не находил в ней ничего, что раньше казалось привлекательным. Он смотрел на нее с какой-то обреченной тоской человека, однажды распахнувшего окно и даже не увидевшего, а ощутившего приход весны, но вынужденного обернуться и бросить последний взгляд на зиму.

– Софья Одинцова завтра покинет мой дом, – проговорил он. Слова-заклинания. Он устал повторять их себе. Бороться с тем, что пока не имеет названия. Или имеет, но произнести нельзя. Кирилл знал, как должен поступить сейчас. Знал…

«Он сказал: «мой дом». Но это и мой дом тоже! Здесь мои вещи, и я тут живу! Может, нянька – законченная ведьма? Профессиональная воровка чужих мужиков? Ладно, он и раньше не… то есть он меня любит, просто всегда занят!» – Лора вздохнула и произнесла почти спокойно: