Очень босоногая история: Маньяк на свободе!

На вокзальной площади — суета. Бомбилы на своих «Жигулях» приглашают ехать по Твери и области, медленно ползет большой старый трамвай, в котором бабушка–кондуктор продает маленькие старинные билетики.

Тверь. Он сел в трамвай и поехал, глядя по сторонам. Что может скрываться тут, в этих советских панельных домах? Какие оргии устраиваю в подъездах их обитатели? С какими фантазиями засыпают по ночам вот эти мужики–работяги?

Он сошел напротив молла «Олимп» и направился в Студенческий переулок, где стоял один из корпусов ТвГУ, где его ждала встреча с местными социологами, которые должны помочь ему найти отправные точки и зацепки в этом необычном городе.

Старинное четырехэтажное здание когда–то Женской учительской школы П. П. Максимовича, а ныне Тверского государственного университета, выходило на небольшую площадь, поросшую редкой травой и чахлыми деревцами и расчерченную потрескавшимися от времени асфальтированными проездами и дорожками. Вокруг теснились древние деревянные дома, пережившие целые века непогоды.

Сильным ударом о бетонные ступени крыльца Бишоп стряхнул воду со своего черного зонта–трости и вошел в храм знаний. На первом этаже было многолюдно — студенты небольшими группами и поодиночке спешили на занятия, преподаватели перемещались без лишней суеты — их могли и подождать.

По старинным, видавшим многие поколения ступеням, французский исследователь поднялся на третий этаж, когда неприятный старушечий голос достиг его ушей:

— Лиза, ну почему анкета такая короткая? Всего двадцать пять вопросов! Ну надо, ну хотя бы семьдесят, а еще лучше сто!

— Алина Михайловна, простая же тема, там и двадцати пяти–то много…

— Нет, Лиза, анкета должна быть большая, чем больше вопросов, тем лучше. А уж отчет должен быть страниц сто пятьдесят.

— Ну Алина Михайловна, норма же тридцать листов, плюс приложения!

— Норма, Лизочка, это «три», а ты ведь «отлично» хочешь, так что давай, увеличь анкету, добавь вопросиков.

На лице Венсана не отразилось никаких эмоций, он с беспристрастностью настоящего исследователя проанализировал эту забавную внешне, но грустную по содержанию ситуацию. «Папа» социологии и парадигмы позитивизма Огюст Конт наверняка назвал бы своего земляка воплощением принципа объективности.

Дверь лаборатории социологических исследований выгодно отличалась от всех остальных на этаже — современная, с кодовым замком. Но сейчас она была приоткрыта. Оттуда слышался оживленный диалог.

— Оль, я не пойму, ты же супервайзер! Все анкеты у Петровой без указания телефона! Как я обзвон буду делать?

— Ась, ну сама ж знаешь, не дают телефоны…

— Кому, Петровой? У нее четвертый размер груди, а респонденты написаны от 18 до 30, мужского пола. И телефон не дали, да? Давай, звони этой Петровой, чтоб ее, если хочет денег, пусть хотя бы половину с телефонами делает, и я лично обзвоню все номера, пусть только хоть один трубку не возьмет, я ее штрафану нафиг! Если проверка из Бизнес — Аналитики не засчитает отчет из–за нее, мы заказ потеряем! Ребята зря, что ли, ноги стаптывали на этом долбанном мониторинге? Чтоб я еще раз в эту дурь вписалась! И вообще, что за бардак здесь — кто–то из Анькиного шкафа диктофон утащил! Почему я узнаю об этом последняя?

— Это второкурсники, наверное, у них практика…

— Ну е-мое, разве можно второму курсу диктофон без расписки давать? Они ж его не вернут до выпускных госэкзаменов!

— Ась, ну подумаешь, ну найдется диктофон…

— Оль, я все понимаю, но когда я поступила, в лаборатории ни одного диктофона не было, даже занюханный кассетный унесли! Я себе на свои деньги покупала. Нам же гранты не каждый день дают, поэтому диктофоны нужно беречь…

Иностранный профессор постучал и, выждав несколько секунд, переступил порог.

Лаборатория представляла собой просторное помещение, напоминающее современный офис — аккуратная минималистичная мебель, несколько рабочих мест, оснащенных компьютерами, хорошая оргтехника. Правда, вместо офисных картинок типа «Скорей бы пятницО» на стенках были развешаны разномастные календари и лозунги: «Мы не рабы, рабы не мы», «Я — свободный социолог, кого хочу, того и опрашиваю!», «Вернуть диктофон — твой гражданский долг», «Заказы от администрации области НЕ БЕРЕМ, задолбали!» и другие. Три девушки за дальним столом, заваленным ворохом бумаг, сверяли информацию с данными на экране компьютера.

— День добрый. Могу ли я поговорить с Анастасией Соколовой?

Одна из девушек, рыжая и небольшого роста, обернулась. Лицо ее раскраснелось, а короткие курчавые волосы были растрепаны.

— Это я. А вы по какому вопросу?

Бишоп узнал голос, который ругал нерадивую Петрову.

— Мое имя Венсан Бишоп, университет Сорбонна. Мне стало известно об исследованиях, проводимых вами. Они представляют значительный интерес, и я хотел бы с вами о них побеседовать.

Такой поворот событий Асю немного удивил. Бишоп. Он где–то недавно слышала эту фамилию. Ну да, конечно. На работы этого человека ссылался один из бософетишистов, Борис. Но, так или иначе, перед ней стоял весьма представительный человек, никак не похожий на бомжеватого Мюнстера.