Очень далекий Тартесс

- Клянусь Черным Быком, это по мне! - Тордул жарким взглядом оглядел притихших дружков.

- Это было в давние времена, - поспешно добавил Горгий, - сам я ни разу не видел…

- Скоро увидишь! - Тордул трахнул кулаком по столу.

Тут произошло непонятное. Лохматый, что спал с перепоя, вдруг сорвался с места, метнулся к двери. И выскочил бы, если б Ретобон не прыгнул вслед, не подставил беглецу длинную, как жердь, ногу. Лохматого потащили в темный угол, вокруг сгрудилось несколько человек… На миг увидел Горгий безумно выпученные глаза, вывалившийся язык… Лохматый захрипел…

Топот ног, звон оружия - в погреб спускались стражники в желтых кожаных нагрудниках. В темном углу люди Тордула закидали тело удавленного тряпьем.

Воцарилась тишина.

- Есть ли здесь грек из Фокеи? - раздельно выговорил старший стражник греческие слова.

Горгий поднялся, не чуя под собой ног.

- Ты хозяин корабля? Великий царь Тартесса желает видеть тебя.

- Что же это за черная бронза, которую жаждал заполучить ваш Горгий?

- Да что-нибудь вроде современной бериллиевой.

- Бериллиевая бронза? Ну, это действительно очень прочный сплав. Кажется, его используют для особо важных пружин и еще для чего-то. Можно понять Горгия.

- Меч из черной бронзы перерубал обычный меч.

ГЛАВА 5 Властители Тартесса

В каменной палате журчал фонтан. Певцов и танцовщиц за обедом не было - давно потерял к ним вкус престарелый владыка Тартесса.

Аргантоний сидел во главе стола. Сам рвал пальцами жирную баранину, сам раздавал куски - сначала верховному жрецу Павлидию, потом верховному казначеи Миликону, придворному поэту Сапронию, потом другим, кто помельче. Сотрапезников было немного - лишь самые приближенные, именитейшие люди Страны Великого Неизменяемого Установления. Царские кошки - рослые, откормленные - сидели вокруг Аргантония, утробно мурлыкали. Им тоже перепадали жирные куски.

- Замечаю я, Сапроний, - сказал царь, - последнее время ты много ешь, но мало сочиняешь.

Толстяк Сапроний всполошился, спешно обтер руки об одежду, воздел их кверху:

- Ослепительный! Каждый проглоченный мною кусок возвращается звучными стихами, славящими твое великое имя!

Аргантоний удовлетворенно хмыкнул. Он ценил придворного поэта за умение красноречиво высказываться. Искусство стихосложения было не чуждо царю: добрую половину тартесских законов он некогда сам, своею рукою, положил на стихи. И теперь нет-нет да и низвергалось на царя поэтическое вдохновение, и глашатаи выкрикивали его стихи на всех перекрестках, и помнить их наизусть был обязан каждый гражданин Тартесса, если не хотел быть замеченным в сомнениях.

Сапроний начал читать. Пылали от верноподданнического экстаза его жирные щеки, тряслось под цветным полотном огромное брюхо. Гремел и отдавался под каменными сводами его сильный, звучный голос:

Что есть Сущность? Внимай: Сущность есть Неизменность!
Вьется овод вокруг круторогой коровы всегда неизменно,
Неизменно вращается обод колесный вкруг оси тележной,
Неизменно вращается солнце вокруг Тартессиды,
Неизменность - и мать и сестра твои, вечная Вечность,
На устоях твоих и воздвигнуто вечное царство Тартесса…

Сапроний икнул и продолжал с новой силой:

В чем Основа Основ? В Накоплении, вечно текущем.
Вечен тысячелетний Тартесс в накопленье Основы.
И пока за пиримом пирим серебра голубого
В щит Нетона ложится…

- Стой, - прервал Аргантоний вдохновенную речь поэта. - «За пиримом пирим» - плохо. Не поэтично. Слово «пирим» годится только для рудничных донесений. «За крупицей крупица» - так будет хорошо.

- Хорошо? - вскричал Сапроний. - Нет, Ослепительный, не хорошо, а превосходно!

Тут поднялся сухонький человечек с остроконечной бородкой. Кашлянув и прикрыв рот горстью, дабы не обеспокоить соседей дыханием, он произнес тонким голосом:

- Дозволь, Ослепительный, уточнить слова сверкающего Сапрония. Он говорит: «В Накоплении, вечно текущем». Это не совсем точное определение. Сущность Накопления - неизменность, а не текучесть, хотя бы и вечная. Ибо то, что течет, неизбежно изменяется, и это наводит на опасную мысль об изменчивости Неизменного, что, в свою очередь, ставит под сомнение саму Сущность и даже, - он понизил голос, - даже Сущность Сущности.